Марта Холл Келли - Девушки сирени

– Как дела в больнице? – спросила Марта.

– Хорошо, – сказала сестра. – Возможно, скоро получим десять новых коек.

– И что же тут хорошего? – попыталась уточнить я.

– Больше работы за ту же зарплату, – добавил Петрик.

Тут я заметила рядом с тарелкой Халины коробку с красками. Это были хорошие краски британского производства.

– Откуда это у тебя? – как можно спокойнее спросила я.

Естественно, не из магазина. Частных лавок к тому времени уже не было, а в государственных магазинах товары иностранного производства не продавали. Следовательно, краски были куплены на черном рынке.

– Одна подруга достала, – объяснила Марта. – Скороспелый подарок ко дню рождения.

– Я же сказала – никаких красок.

– Забудь ты об этих красках, – тихо проговорил Петрик.

Я закрыла глаза и сделала еще один глубокий вдох.

– Халина, дай мне краски.

Зузанна положила руку мне на плечо:

– Кася.

Я дернула плечом и сбросила ее руку и только после этого заметила, что из-под тарелки Халины выглядывает колонковая кисточка и тускло поблескивает никелированная латунная обойма. Мамина кисточка.

– Где ты это взяла? – задыхаясь от возмущения, спросила я.

– Бабушка дала, – ответила Халина.

Марта подошла ближе и попыталась оправдаться:

– У девочки талант…

– Халина, отдай мне кисточку, – потребовала я и протянула ладонь.

Дочь сгребла краски и кисточку со стола на колени.

– Отдай, – повторила я и шагнула ближе.

– Оставь ее в покое, – вмешался Петрик.

Кровь зашумела у меня в ушах, пульс участился.

Халина вылезла из-за стола и с красками и кисточкой в руке подбежала к Марте.

Я не отступала:

– Отдай.

Марта обняла одной рукой мою дочь:

– Это я виновата.

Я попыталась выхватить кисточку, но Халина убрала руку за спину.

– Не отдам!

– Я – твоя мама. Ты должна меня слушать. Не товарища Джинду. Не Марту. Меня.

Дочь не сдавалась, она прижала краски и кисточку к груди и твердо сказала:

– Нет.

– Она просто… – бубнила свое Марта.

– Не вмешивайся. Могу я хоть раз поговорить с дочерью, чтобы ты не лезла? – Я протянула руку. – Халина, отдай мне краски.

– Не отдам, – проговорила Халина, глядя мне в глаза.

Я не могла поверить в то, что это моя рука. Ведь я даже подумать не успела, и все-таки это я дала пощечину собственной дочери. Я сразу пожалела о том, что сделала, но было уже поздно.

– Кася! – охнул Петрик, и в его голосе прозвучало даже не осуждение, а, что гораздо хуже, разочарование.

Халина не заплакала, она просто выронила краски и кисточку. Я подобрала кисточку с черной лакированной ручкой и, взяв ее с дух сторон, сломала о спинку стула. Раздался приятный хруст, и у меня в руках остались две расщепленные, похожие на кошачьи усы, половинки.

Когда я вернулась в свою спальню, меня трясло от стыда. Я стояла и смотрела на кровать, на которой спала вместе с Халиной. На кровати, прислонившись к подушке, сидел мишка. Я легла и прижала мишку к груди. От него пахло дочкой – свежий, чистый запах. Я лежала и думала о том, что из меня вышла никудышная мать.

Вскоре дверь открылась, и в комнату вошла Марта. Я со стоном села на кровати.

Марта закрыла за собой дверь.

– Понимаю, меня сейчас ты меньше всего хочешь видеть, но больше сюда никто не войдет.

– Марта, прошу тебя… сейчас не…

– Кася, я уже двенадцать лет живу с тобой бок о бок. И я понимаю тебя гораздо лучше, чем ты можешь себе представить.

– Я неважно себя чувствую. Нога…

– Я знаю, ты была маминой любимицей. Ты ее потеряла. Это ужасно, но тебе нужно жить дальше. Пришло время принять правду.

– Правда в том, что ты мне мешаешь. Я одна пытаюсь воспитывать дочь. Ты только готовишь и даришь ей подарки.

– Твоей дочке нужна любовь.

– Не читай мне нотаций. Естественно, я ее люблю.

– Тогда будь выше, покажи ей свою любовь. – Марта села рядом со мной на кровать. – И еще – ты не можешь заставить дочь стать тем, кем она не способна стать.

– Занятия искусством ни к чему хорошему не приводят.

– То, что случилось с твоей мамой, – страшная трагедия. Но давай будем жить дальше.

– Мне надо отдохнуть.

– Подумай о своем муже. Ему нужна помощь. Я не хочу лезть в твою жизнь, но твоя мама хотела бы, чтобы ее внучка росла в любви. Мы с твоим отцом сегодня переночуем у друзей. Петрик с Халиной поспят в нашей комнате, так что у тебя будет время подумать. Выбирай: можешь упиваться своим горем и тем, как несправедливо обошлась с тобой жизнь, а можешь стать выше несправедливости.

– Тебе легко говорить. Ты не прошла через все это. Ты даже не мать.

Марта встала и подошла к двери:

– И ты, моя дорогая, тоже.

Она ушла, а я впервые за долгие годы осталась на всю ночь одна в комнате. У меня появилось время и возможность все спокойно обдумать. Я посмотрела на резинку на запястье и решила, что с этого момента буду полагаться только на свои силы и на свою интуицию.

Когда заснула, у меня уже созрел план действий на будущее: я все исправлю; не стану отмахиваться от людей, которые хотят мне помочь; буду больше времени проводить с Халиной. Я прошла через Равенсбрюк. Так неужели мирная жизнь мне не под силу?

После войны, покинув наконец Париж, мы с мамой объехали полмира. Индия, Италия, круиз вдоль берегов Англии на север к Шотландии.

Первое, чем я занялась, когда мы вернулись в Нью-Йорк, – помощь в организации ежегодного бала «Апрель в Париже». Это мероприятие, на котором собирались средства для благотворительных организаций как в Америке, так и во Франции, включая мой новый комитет «„Кролики“ Равенсбрюка». С тех пор как Анис Постел-Винэй посвятила меня во все обстоятельства дела «кроликов», мы с мамой регулярно переписывались с этими польскими женщинами. На приеме ожидалась Уоллис Симпсон, формально известная как герцогиня Виндзорская, разведенная американка, которая вышла замуж за бывшего короля Великобритании Эдуарда VIII, и я планировала просить ее о поддержке моего комитета.

Бальный зал «Уолдорфа» был великолепен, как никогда. По залу фланировали и раскланивались друг с другом звезды Голливуда и важные шишки из Вашингтона с бокалами в руках. Но вне конкуренции была только одна персона. Все внимание, вне зависимости от пола гостей, было приковано к Мэрилин Монро.

Мы с Бетти как рабочие пчелки трудились в комитете, который был создан для того, чтобы бальный зал соответствовал представлениям матрон Манхэттена о сказочной Франции. Просторный танцпол окружали длинные обеденные столы. Над сценой мы развесили гирлянды цветов французского флага и помогли затащить в центр сцены позолоченную конную статую генерала Лафайета. Смотрелось это так, словно конь встал на дыбы в море из белых лилий. Комитет по оформлению бального зала спонсировали люди состоятельные. Мужчины в смокингах, женщины в красном, синем или белом. Мэрилин была в темно-синем платье с блестками, которое выгодно оттеняло ее «состоятельность».