Сергей Голицын - Царский изгнанник (Князья Голицыны)

О господине Даниеле Гаспар показал, что он познакомился с ним у госпожи Квашниной. Что вообще он знаком с ним очень мало. «Но сколько я могу судить, — прибавлено было в отзыве Гаспара, — господин Даниель — очень милый и очень любезный молодой человек, хотя чересчур влюбчив и в любви не постоянен; это может засвидетельствовать и сама госпожа Квашнина, имевшая с ним сношения, о коих я, из скромности и великодушной деликатности, даже и намекать не смею».

Не менее игриво отозвался гасконец о прочих возводимых на него напраслинах.

«Я приписываю их не чему иному, как полоумному, недобросовестному и, если можно так выразиться, низкому настроению характера госпожи Квашниной. Никаких перстней, ни с фальшивыми, ни с настоящими бриллиантами, я ей не продавал, потому что я не ювелир, а старый заслуженный воин, раненный при взятии Фрибурга, и был ею приглашён в качестве профессора фехтования её племянника, впоследствии от неё убежавшего. В трактирах и в бильбоке я, правда, иногда играл с ней, но по маленькой и скорее для препровождения времени, чем из интереса. В заключение скажу, что я имею неотъемлемое право быть вдвойне изумлённым притязаниями госпожи Квашниной, так как, по сведении счетов, я ещё считаю за ней сто восемьдесят семь ливров за починку рапир и за пересылку их в Солинген и из Солингена, но, не терпя ябеды, я отказываюсь от этих ста восьмидесяти семи ливров и дарю их московийской боярыне на дорогу».

Исаак показал и доказал своими книгами, что действительно 22 ноября отставной фельдфебель Гаспар заложил в его конторе перстень за триста луидоров, что он, Исаак, смотрел на этот залог не как на драгоценную вещь, а как на семейный талисман госпожи Квашниной, зная, что у неё хорошее состояние и полагаясь на слово Гаспара, что она в течение месяца этот талисман выкупит (что ни случилось 20 декабря); что доверие его к госпоже Квашниной было очень велико, что он, несколько дней спустя, одолжил ей, независимо от трёхсот луидоров, двенадцать тысяч ливров без залога, что никакого ожерелья он ни от неё, ни от Гаспара не принимал, что деньги он выдавал ей всегда полновесными монетами, а не обрезанными червонцами, что проценты брал с неё законные и что считает ещё за ней пятнадцать луидоров не доплаченных ею господину Беренду Гутманну процентов.

«Но не имея на долг этот документа, — прибавлено было в отзыве Исаака, — я не могу требовать его судом, а полагаюсь на совесть московийской боярыни и твёрдо уповаю, что она не захочет ввести в такой значительный убыток честного торговца, с такой готовностию ей одолжавшего».

Оба отзыва эти получены были адвокатом Серафимы Ивановны дней десять после подачи ею прокурору прошения. Адвокат явился с ними к просительнице и с большим хладнокровием положил их перед нею.

— Это что такое? Неужели уже решение суда?

— Нет, не решение суда, а возражения ваших противных сторон на поданную вами жалобу. Извольте полюбоваться их отзывами и посудить, с какими людьми вы имели дело.

Серафима Ивановна прочла отзывы.

— Что ж вы мне теперь посоветуете? — спросила она в большом волнении.

— Ровно ничего. От дальнейшего ведения вашей тяжбы я окончательно и решительно отказываюсь.

— Вот новость! Почему это?

— Потому, во-первых, что я и то уже рискую поссориться с прокурором, который из-за вашего дела получил выговор от генерал-прокурора.

— За что же выговор?.. Разве есть малейшее сомнение, что меня кругом обокрали?

— За то, что он принял ни на чём не основанное прошение ваше и назначил следствие, что строго запрещено новыми законами. Следствие назначается только по явным уликам... Потом...

— Потом?

— Рассказывая мне о вашем деле, вы умолчали мне об отношениях ваших к актёру Даниелю.

— Это неправда... Отношений не было... Я брала у него уроки танцевания, вот и всё... Ведь у Гаспара тоже нет никаких доказательств, никаких улик. Отчего ж он может клеветать на меня безнаказанно?

— Он не клевещет. Он не называет отношений по имени. Он только пишет, что Даниель не постоянен в любви и что вы это знаете, потому что имели с ним сношения... Придраться тут не к чему. Я было запросил его при судебном следователе, какие это сношения. «Политические, — преспокойно отвечал он, — я знаю из верного источника, что госпожа Квашнина и господин Даниель затеяли освободить Грецию из-под ига Турции...» По законам это преступлением не считается, и, следовательно, клеветы тут никакой нет... Кроме того, государыня, вы скрыли от меня, что за драку с вашими служанками вы получили от генерал-полицеймейстера приглашение выехать из Франции.

— Что-что скрыла? Это процесса моего не касается.

— Но моей репутации очень касается. Адвокат, уважающий себя, не берётся хлопотать за лиц, дерущихся со служанками и получающих такие комплименты от полиции.

Сказав это, адвокат положил на отзывы Гаспара и Исаака полученные им за ведение тяжбы десять луидоров и вышел из комнаты, не поклонившись бывшей своей доверительнице, со злобным недоумением смотревшей ему вослед.

— Невежа! — вскричала она. — Уж я знала, что этот проклятый пристав непременно надует. Какого негодяя прислал!

На другой день Нового года (по новому стилю) Чальдини навестил Серафиму Ивановну и застал её укладывающейся в дорогу с помощью нанятого им же для сопровождения её до границы России курьера. Этот курьер, родом из Савойи, был снабжён десятками двумя аттестатов, утверждающих, что он прекрасный человек и что он путешествовал и по Германии, и по Испании, и по Италии, и даже по Европейской Турции. Чальдини взял его по рекомендации хозяина гостиницы «Испания». Звали его Рауль Моро.

— Что? — спросил Чальдини по-русски, слегка кивнув головой на курьера. — Нова Григорьич?

Серафима Ивановна поняла, что Чальдини спрашивает, довольна ли она нанятым им курьером.

— До си пора оши доволь, синьор, — отвечала она, подлаживаясь под диалект итальянца, — он укладывать маэстро...

По обмене этими двумя русскими фразами разговор между Серафимой Ивановной и Чальдини продолжался с помощью курьера: боясь скомпрометировать перед ним новую госпожу его, Чальдини очень слегка коснулся её процесса и сказал, что накануне он был у Расина и что там передали ему некоторые подробности об этом процессе.

— Советовал я вам не начинать его, — прибавил Чальдини, — всё-таки же лишние и совершенно бесполезные издержки.

— Да, вы были правы, доктор, и я жалею... этой бесполезной издержки... Я тоже была вчера у мадам Расин, хотела познакомиться с ней, поздравить её с Новым годом, поблагодарить за Мишу и, кстати, проститься с ним. Двор её дома был полон карет и колясок, а меня мадам принять не благоволила под предлогом, что не имеет чести быть со мной знакомой.