Лев Жданов - По воле Петра Великого: (Былые дни Сибири)

— Уйдём, сестрица... Сгорим... Слышь, как полыхает.

Но та стояла, подняв с полу ребёнка и прижав его к себе, и тихо баюкала, словно не замечая, что вся одежда на ней уже взмокла от крови, бегущей из раздробленной головки мальчика.

Вдруг дверь раскрылась. Дым ворвался в горницу, и среди дыму вошёл Савелыч.

— Пробегайте скорее, покуль можно. Уехали все изверги...

— Нейдёт она... Словно ополоумела... Мосейку ей убил казак... Она нейдёт! — крикнула старику Софьица на ходу, быстро пробегая в сени, и вышла за ворота.

— Извели... И младенчика убили?.. Ну, ин ладно... Не я, так Господь им пометит... Он видит! — стиснув до боли зубы, пробормотал старик.

Осторожно взяв за руку сноху, он повёл её, повторяя:

— Идём, болезная... Идём... Уйти надоть... Сгорите оба...

И покорно вышла за ним Василида из избы, край которой стал уже загораться снаружи.

Ранние непогоды и вьюги со снегами, бушевавшие надо всем необозримым простором северо-западной Сибири в первых числах октября, так же быстро пронеслись, как и налетели...

— Это — молодик-месяц снегами обмывался! — толковали старики и старухи, видя тонкий серпок новой луны, который вдруг заблестел на небе, то появляясь, то исчезая среди тяжёлых разорванных туч, быстро и грозно бегущих на запад от северного края небес, тёмного и холодного, как угроза смерти.

Ещё на западе горели края этих туч, среди которых садилось за далёкими вершинами лесистых гор усталое солнце, а серп луны уже быстро стал подыматься в небе, словно желая поглядеть, куда уйдёт-закатится багровый, пылающий солнечный диск.

И в эту пору, 6 октября 1711 года, выехал из Верхотурья на большом дощаннике новый хозяин Сибири, губернатор Матвей Петрович Гагарин. Целая флотилия меньших судов и лодок провожала его довольно далеко. Потом часть лодок и баркасов вернулась обратно; остальные, занятые свитой и багажом князя, следовали за передовым неуклюжим, но прочно построенным судном, какое и пригодно для плаванья по быстрой капризной Туре-реке, и дальше, по многоводному Тоболу.

На этой передовой барке, кроме довольно тесного и душного помещения в рубке и под палубой, был устроен на средней палубе большой шатёр, украшенный коврами, дорогими мехами. И вся барка была убрана красным сукном, а на мачте и на корме развевались по ветру расписные флаги с государственным гербом и с собственным, гагаринским, на котором красовались медведь, дуб и гагара.

После ненастья дни настали погожие, ясные; только по ночам мороз затягивал тонким ледком лужицы на берегу, оставшиеся после растаявшего снега... Красивые берега Туры, быстро катящей свои воды мимо скал, поросших лесом, сейчас были особенно живописны, когда листва чернолесья, смешанного с хвойными порослями, приняла всевозможные оттенки, от золотисто-жёлтого до ярко-красного, как кровавая листва на осинах.

Теперь, когда ветер стих и не шумел в прибрежных лесах, не разбивал с рокотом холодные волны реки о крутые, скалистые берега, тишина царила вокруг. Кликали только запоздалые стаи перелётных птиц, быстро проносясь порою к югу высоко в небесах; в прибрежных кустах трещали сороки, посвистывали снегири и клесты... И, разрезая эту тишь и покой, громко неслись порою звуки военных гобоев, целого оркестра, который взял с собой Гагарин на новое место своей службы. Барка, на которой помещался оркестр, шла на некотором расстоянии от передовой, и звуки долетали сюда очень отчётливо, как это всегда бывает на воде, но в то же время иными казались они, словно их извлекали не из грубой груди деревянного гобоя, а из другого, более гибкого музыкального инструмента...

Когда дорога, проложенная по правому, более ровному берегу Туры и ведущая от Верхотурья на Туринск, Тюмень и Тобольск, подходила ближе к реке, на ней видны были небольшие отряды драгун, которые сухим путём сопровождали речной караван для большей безопасности. Лошади Гагарина и его экипажи были тоже отправлены вперёд по берегу вместе с камердинером и несколькими слугами, чтобы приготовить как следует губернаторский дом к приезду князя. На одной из задних барок везли парадную карету Гагарина и его новую заграничную коляску, которые нельзя было пустить по ужасной дороге, соединяющей названные города.

А между тем на всём её протяжении видны были толпы людей из соседних с трактом сел и городов. Ямские работники, посадские и слободские люди, пашенные и оброчные крестьяне, каждая артель на своём участке, — чинили и чистили дорогу, «по указу великого государя и по приказу губернатора Сибири, князя Матвея Петровича Гагарина для проезду его губернаторского». Для чего «довелося по большой летней дороге, по которой ставлены повёрстные столбы по грезям и болотам и баяракам мосты мостить самые добрые, гати чинить, а по рекам и по речкам для переправы сделать плоты»... Так писал из Верхотурья воевода, или комендант, по новому наименованию, Иван Иваныч Траханиотов соседнему, Туринскому воеводе-коменданту, Митрофану Алексеевичу Воронцову-Вельяминову. А тот — дальше переслал указ до самого Тобольска через Тюмень...

В три сажени было наказано расчищать дорогу, но для скорости её пока чистили в две сажени. И вдоль всего пути забелели новые повёрстные столбы, причём прежняя, долгая, «сибирская» верста в тысячу сажень была поделена пополам, и таким образом, вместо прежнего расстояния между Тобольском и Верхотурьем, исчисленного в триста шесть вёрст, получилось новых шестьсот двенадцать вёрст. Вместо арабских цифр, как было раньше, Гагарин, любитель старины, приказал метить вёрсты по-славянски, буквами.

Рабочие, завидя караван, сбегались толпами у самого берега, с поклонами и громкими приветствиями встречали и провожали барки. Гагарин тогда выходил из своего шатра и снисходительно кивал им своей жирной головой. В Туринске, хотя и поздно, проплыли барки мимо городка, всё население высыпало на берег приветствовать нового хозяина Сибири. И даже дремавшие в вечернем сумраке колоколенки местных церквей вдруг заговорили, ожили, залились весёлым, праздничным перезвоном, как бывает при встрече владыки-митрополита или самого государя.

Гагаринская флотилия уже подплывала к небольшой приречной слободе, служащей летом пристанью для Тюмени, которая раскинулась подальше от реки, на сухом и лесистом ровном нагорье. Здесь, отделяясь от каравана, поспешили вперёд две-три лодки, чтобы пополнить запас свежего хлеба для свиты, запастись рыбой и живностью для стола. Быстро по течению неслись лодки, подгоняемые к тому же каждая четырьмя вёслами, не считая кормового гребца-рулевого. И двух вёрст не отъехал караван вниз по реке от слободы, как лодки уже стали нагонять его, нагруженные провиантом, который заранее был там принесён по распоряжению передовых гонцов, едущих по берегу верхом.