Лев Жданов - По воле Петра Великого: (Былые дни Сибири)

— Ничего... Видали мы её, крови, немало. И своей и чужой. Не привыкать стать... Ты, чай, тоже не добром таку вещь у людей отнял... Хто отдаст? И не подумает!.. Царская вещь, подлинно... Царю её и свезём...

И казак завернул камень опять в бумагу, достал свой кошель, висящий на груди, и стал укладывать туда сокровище.

— Эх, один конец! — вдруг визгливо выкрикнул купец, на которого после обыска перестали обращать внимание и даже развязали руки. Быстрым движением схватив нож, брошенный на конец стола Василием, он так и ринулся на грабителя и успел ткнуть его в плечо.

Обессилевший старик только прорезал кафтан Василия и поцарапал слегка кожу. Тот вздрогнул, ухватил руку с ножом и отшвырнул Худекова далеко прочь.

Казаки сначала было опешили, но сейчас же кинулись снова на купца. Он увернулся от них отчаянным порывом, тем же ножом полоснул себя по горлу и повалился на пол, громко хрипя и обливаясь кровью из широкой, хотя неглубокой раны.

Казаки невольно отступили.

Савелыч и Нестеров подняли старика и при общем молчании унесли его вон из горницы, уложили снова в светёлке на той же кровати, где он пролежал всю ночь.

Савелыч, как опытный знахарь, успел скоро остановить кровь и перевязать рану купца, впавшего в беспамятство и от волнения, и от большой потери крови.

Пока они возились с Худековым, внизу шла целая оргия.

Василий Многогрешный, и без того опьянелый от своей сказочной удачи, дал полную волю себе и своим товарищам. Стол уже был заставлен сулеями, жбанами. Притащили и бочонок с вином, который нашёлся на возах у Худекова. Товары старика кучами сбросили с возов и стали делить между собой. Есаулу его часть принесли в горницу, отобрав лучшие меха и куски парчи, шёлку, камки китайской.

Все женщины, какие были в усадьбе, и старая стряпуха, и одноглазая Наташка, и сама Василида с Софьицей, которую таки разыскали казаки, вынуждены были принять участие в разгуле насильников.

— Ау, девица! Ау, красная... Теперя не убежишь от меня! — привлекая на колени плачущую, трепещущую девочку, объявил Василий.

— Как же, красавчик, — заговорила Василида, желая хоть как-нибудь выручить сестру, — а меня уж никуды?.. А улещал, што тебе я больно по сердцу... Так негоже... Пусти её... Я к тебе подсяду лучше, слышь, желанный!

— Вот к им садись, к товарищам... Им тоже баба не помеха... Больно у вас насчёт бабья круто на подворье. Вон у тех, у обеих — всево три глаза. Да твоих два — выйдет пять... Берите, товарищи...

И, толкнув Василиду, он плотнее прижал к себе Софьицу.

— Пусти!.. Христом Богом тебя молю! — замолила девочка.

— Пусти её... Не губи, — стала просить и Василида.

— Пущу, коли пора придёт! — не обращая внимания на вопли баб, отрезал Василий и пьяными грязными губами прильнул к груди девочки, с которой успел сорвать почти всю одежду.

Неистово закричала Софьица и забилась в истерическом вопле.

Крик этот услыхал и Савелыч. Он кинулся вниз, инстинктивно захватив заряженное ружьё, стоящее всегда наготове в светёлке.

Распахнув дверь в горницу, он невольно отшатнулся назад, увидя, как зверски расправляются казаки с Василидой и Софьицей. Беззащитные, обессиленные, те только стонали и плакали.

Василий, возбуждённый, весь пылающий, оторвался от Софьицы и крикнул:

— Чей черёд? — затем отошёл к столу, где стал наливать себе чару мёду.

Глаза Савелычу застлало туманом.

— Што ж энто кум не едет со своими?.. Што Митьки нету? — машинально прошептал он и, словно против воли, навёл ружьё; грянул выстрел, и Василий, вторично раненный, но уж более серьёзно, с проклятием повалился на пол.

Несколько казаков кинулись к окнам. Другие метнулись к дверям, но попасть в них сразу не могли, так как густой дым заволок почти всю горницу.

Савелыч в это время, пользуясь суматохой, успел кинуться прочь и скрылся со двора.

Товарищи, уложившие Василия на лавку, перевязали ему кое-как три раны, нанесённые картечью в голову и в грудь. Остальной заряд, не задев никого, вошёл в стену.

— Сыщите подлого старика! — прохрипел Василий. — Зарубите ево! Да... бабёнку проучить надоть... Она подучила... И с девчонко...

Ещё что-то хотел приказать он, но не успел, потеряв сознание.

— Мы за есаула расплатимся! — грозя обеим перепуганным женщинам, крикнул старый, седой казак с калмыцким лицом, подручный Василия, Феодор Клыч. — На воз несём ево. Надо в город, к лекарям. Пусть отходят. А это чёртово гнездо и со всеми, хто в ем, сожжём дотла!

— Сожжём окаянных! — подхватили остальные.

— Гляди же, ни с места, змея... И ты, — крикнул Клыч Василиде и Софьице, оглушая обеих двумя ударами кулаками.

Затем пинком ноги оттолкнул девочку, которая, падая, почти навалилась на него, и вышел из горницы.

Через четверь часа несколько возов выехало из ворот усадьбы. В крытом возке, в котором ехал прежде Худеков, уложили казаки Василия.

Рядом с ним сел Нестеров, заявивший, что он умеет лечить и кровь заговаривать. Купец и его племянник уместились на простом возу. Едва умолил парень не сжигать старика.

Все тронулись, когда заметили, что нет Клыча.

— Где Федька?.. Федька... Клыч!..

— Подождите. Иду... Тута надо ещё... — отозвался пьяный дикарь из глубины двора.

Быстро пробежал он в горницу, где были заперты обе несчастные женщины.

— Говорите, суки, куды старик ваш убег? Не то, видишь?!

И он поднял высоко над головой Мосейку, которого разыскал на кухне, забытого, покинутого Наташкой, убежавшей в лес от близкой гибели.

Отчаянно вскрикнула Василида, кинулась к ребёнку и вырвала его из рук казака.

— Не дам... Убей, не дам младенчика!

— Не дашь ли?.. Где сила?! — грубо вырывая снова ребёнка, глумился казак.

Напуганный ребёнок залился громким плачем.

— Ослеплю... Удавлю... Не дам! — вне себя кричала Василида и кинулась на палача, стараясь вырвать одной рукой ребёнка, а пальцами вонзаясь ему в глаза.

Софьица, сначала поражённая тем, что перед ней творится, теперь тоже поспешила на помощь сестре, царапала, кусала разбойника, тащила из рук у него малютку...

— А, ведьмы... Вы так-то... Так вот же вам! — с пеной у рта пробормотал обозлённый разбойник, отшвырнул от себя обеих, взметнул над головой ребёнка... Миг, глухой стук, треск... И к ногам матери полетел мёртвый ребёнок с головкой, раздробленной об угол печи.

Не взглянув на обеих замерших от ужаса женщин, палач быстро вышел и закрыл снаружи на засов двери.

Подожжённая ещё раньше казаками часть двора, где стояли стога соломы и помещался сеновал, уже стояла вся в огне.

Вскочив на последнюю телегу, ожидающую его, казак стегнул коней и укатил за всеми остальными.

Софьица, услыхав стук копыт по дороге, пришла в себя, кинулась к оконцу, выбила его и стала звать Василиду.