Лев Жданов - По воле Петра Великого: (Былые дни Сибири)

Устроив так дела, успокоенный немного, пустился в путь Гагарин. Почти под самой Тюменью его смутила странная встреча. Под вечер, на широком тракту, недавно поправленном для губернаторского проезда, показалась встречная почтовая телега, тарахтящая и громыхающая на быстром ходу. Ямщик погонял коней, а те неслись, как только умеют мчаться сибирские кони.

В телеге, как можно было разглядеть из окна кареты, сидел одинокий проезжий в картузе и армяке, какие обычно надевают в дорогу купцы, но держался он на сиденье совсем не по-купечески, прямо, как привычно военным, особенно курьерам и фельдъегерям, постоянно висящим над спиной и загривком ямщиков, чтобы тяжёлыми кулаками побуждать их к быстрой езде.

Поравнявшись с каретой, проезжий снял быстро свой картуз, как и всё это делают при встрече с хозяином Сибири. Но также быстро покрыл он голову, а лицо его ещё глубже ушло в поднятый воротник армяка, и тройка быстро скрылась из глаз позади кареты в неверном полусвете, полусумраке наплывающей белой ночи...

— Што за дьявол! — вырвалось у Волконского, смотревшего на дорогу из окошка с левой стороны кареты. — Купец, а безбородый! И вот хоть побожиться — как две капли воды похож на нашего Пашкова, на Егора...

— На денщика государева? — тревожно спросил Гагарин, выйдя из своего дремотного раздумья, обычно овладевающего князем в пути.

— Вот, вот. Да нет... быть не может! Показалось мне!..

И, успокоясь, Волконский снова откинулся на мягкие подушки широкого сиденья, способного заменить постель, притих, задремал.

Но Гагарин не успокоился, наклонясь к Келецкому, он тихо шепнул по-французски:

— Вот оно... чего я боялся!.. Второй посол, да ещё так его послали, чтобы без меня он нагрянул... Как ты думаешь, Зигмунд?

— Должно быть, так, мой князь... Да мы ведь тоже приняли свои меры. И не следует беспокоить себя лишними думами...

— Положим... А всё-таки думается!.. Знаешь, коли неудача, от родной сестры можно хворь захватить нехорошую... Ну, да будь они все трижды прокляты!

С этим полувосклицанием снова откинулся назад Гагарин и погрузился в свои думы.

Ни он, ни Волконский не ошиблись. Это действительно скакал в Тобольск второй денщик Петра, лейб-гвардии капитан-поручик Егор Пашков, тайно ото всех посланный следом за Волконским с поручением: проверить, как исполнит тот своё дело. И с приказом забрать все до последней бумажки, до самой малоценной вещи, что только найдёт в доме Гагарина после него. Также велено было Пашкову разыскать и взять всё, что мог бы губернатор перед отъездом передать в чужие руки или спрятать вне своего жилища.

Пашков, свободный от воздействия Гагарина, бывшего теперь далеко, точно исполнил приказ Петра. Много помог ему Нестеров, которого должен был призвать Пашков, знающий о фискале от самого царя.

Шпион, словно чутьём проведав о прибытии тайного ревизора, без зову явился к царскому посланцу, едва тот въехал в дом губернатора. С Нестеровым вместе обшарил приезжий целый дом, оставил только ненужный хлам, а всё остальное приказал нагрузить на барки, везти водою до Верхотурья, потом — дальше в Петербург.

Разнюхал фискал и о заветном шкапчике в стене, потому что дня два ходил по дому, выглядывал, постукивал, выспрашивал осторожно прислугу. Особенное внимание обратил шпион на кабинет Гагарина. Здесь у стены, где диван, увидел остатки мусора, оставленные сначала мастером, а потом Келецким... Диван был мгновенно отодвинут, стена выстукана... И с торжеством, своими руками раскрыл нишу фискал при удивлённом Пашкове, подал ему связки бумаг, значение которых было ясно при первом взгляде...

И на Салдинскую слободу указал Пашкову шпынь; гам тоже побывали они. Но, благодаря хитрости Гагарина, взяли только то, что и было раньше обречено на жертву князем. Попа Семёна и Агаши Пашков не тронул, не имея на то приказаний.

Нестеров же указал приезжему: у кого из служащих и начальников можно найти точные сведения о проступках Гагарина по управлению краем.

Больше трёх дней собирал и записывал показания Пашков. И, наконец, в конце недели помчался обратно, довольный удачным исполнением важного поручения, данного Петром. Хотя прямых улик не было в руках у Пашкова, но косвенных и очень сильных — без числа!.. А большого и не нужно, если Пётр предрешил, что следует почему-нибудь построже расправиться с сибирским губернатором, который, по общему отзыву, больше имеет доходов от этой губернии, чем Пётр от целого царства. К тому же Русь до Урала и территорией гораздо меньше, чем богатая, необъятная Сибирь.

14 июня, прямо к заседанию суда, к допросу царевича попал в Петербург Гагарин. 19-го числа он вынужден был видеть второй допрос Алексея, пытку измученного, худого юноши, которому было дано двадцать пять ударов «на виске». Больным вернулся князь домой.

А ещё 5 дней спустя прибыл в столицу Пашков, никому не показываясь, явился прямо к царю и дал подробный отчёт о своём розыске.

Это случилось 24 июня, в тот самый день, когда в Сенате должен был состояться приговор Верховного суда по делу царевича.

Пашков увидел Петра после бессонной, мучительной ночи, с воспалёнными глазами, с жёлтым, обрюзглым лицом. Царь тупо поглядел на него и хрипло пробормотал:

— Гагарин?.. Да, да... знаю!.. Хорошо... После... повечеру... Теперь мне нет часу... Ступай!

Сам вскочил, велел подать одноколку, быстро покатил к Сенату, где с семи часов утра стали съезжаться члены Верховного суда, учреждённого Петром для разбора этого тяжкого, неслыханного процесса, где царь-отец, во имя прав народа на лучшую участь, боролся насмерть с собственным сыном, правление которого грозило уроном, новой смутой обширному царству, едва начавшему оправляться после долгого ряда печальных, бесславных лет внутренней междоусобицы, разорения и поношения от внешних врагов.

Почти все сто двадцать девять человек, составляющих Верховное судилище, были налицо в большом, длинном зале заседаний. Ждали только Меншикова, которому дано было знать, что суд в сборе. Не хватало ещё нескольких запоздалых сочленов.

Незаметно со двора прошёл Пётр в проходную комнатку, где в другие дни, рядом с присутственным залом, дежурили курьеры. Теперь они были удалены и под страхом грозной кары не смели даже близко подойти, чтобы не слышать, о чём будет говориться в высоком собрании.

Осторожно, чуть приоткрыв дверь, Пётр заглянул в зал, имеющий обычный, строго величавый, угрюмый и простой вид.

Зеркало, портреты, место государя, сейчас пустующее, столы секретарей, длинный стол, за которым темнеют кресла сенаторов... Всё, как и раньше, такое давно знакомое царю.