Александра Щепкина - Волею императрицы

— Не бойся, боярыня! — говорил ей, посещая больного соседа, боярин Стародубский. — В случае его кончины я после Лариона Сергеевича остаюсь вам старшим родственником. Если Господу угодно призвать его к себе, то я за себя возьму всю семью вашу и имуществом буду заведовать. Ирина Полуектовна благодарила старого боярина, в душе содрогаясь пред таким будущим.

— На всё воля Божия! — с трудом выговорила она, осеняя себя крестным знамением.

По воле судьбы и многим накопившимся обстоятельствам ей готовилось много мрачных дней в будущем.

— И благо ещё, — говорила она тогда, — если всё это временное испытание и если пошлёт ещё Господь нам ясные дни!

Сыну боярина Савёлова не суждено было вернуться, он был убит в первой стычке с полчищем крымских татар, пришедших на помощь запорожцам. Известия о битве были присланы в Москву главным воеводой, и между убитыми числилось имя Савёлова. Больной Ларион Сергеевич, казалось, уже не в силах был оправиться после такой потери; болезненное состояние усилилось. Всё это тяжело отозвалось на боярыне Талочановой; до этого времени на руках её были, кроме дочерей её, и дети убитого молодого боярина; теперь прибавилось всё управление вотчиной, как было в её собственной усадьбе, толки с приказчиком Василием и денежные расчёты. Снова, как при жизни в своей усадьбе, она вставала с зарей; ещё ночной туман расстилался тонким облаком над Ветлугой, когда она, накинув телогрею и покрыв голову убрусом, садилась в небольшую повозку и объезжала поля или сенокос, раздавая распоряжения на весь день рабочим и приказчику. Солнце поднималось уже высоко в небе, когда она возвращалась домой. После целой недели труда она находила отдых, посещая церковь вместе с дочерьми; она выстаивала всю долгую службу всенощной, с незатейливым пением дьячков, при слабом мерцании тонких восковых свечей. Боярыня Талочанова молилась с упованием, что милосердие Божие придёт ей на помощь, и любовно взглядывала на дочек, нарядно одетых и сиявших здоровьем и румянцем. Безропотно и бодро несла свой жизненный труд Ирина Полуектовна, как несли его многие женщины того времени, с терпением и верой, что так и быть должно.

Боярышни встречали судьбу свою не так спокойно. Ещё недавно расстались они со свободой, выпавшей на долю их в детстве; тяжело казалось им стесненье их молодости теперь, и со страхом ожидали они возможности попасть под более тяжкий гнёт чужой семьи, а это равно могло случиться и при замужестве, и при опеке, попавшей в руки старшего, но далёкого родича. Паша ежедневно старалась о том, как бы обойти все обычаи и обряды и остаться при своих привычках, хотя втихомолку; Степанида всё более склонялась к мысли искать мирной жизни в монастыре в случае притеснений со стороны.

Вернувшись с богомолья, она ждала посещения Нефиллы, как ждут тёплых лучей солнца после долгих пасмурно-холодных дней, какими казались ей все дни, прожитые ею на Ветлуге, без встречи с любимыми черницами. Она давно не слышала бесед, так сладко волновавших ей сердце и голову, обещая ей райские сады взамен её сурового окружения четырьмя стенами терема. Ей рисовалась отрадная жизнь монахини; все внушения Нефиллы она принимала за чистую действительность.

— Нефилла, — проговорил однажды Захар, завидя меньшую боярышню пред окном на вышке. Не спрашивая, где была Нефилла, Паша сбежала с отвесной лестницы вниз и в теремном покое прошептала имя Нефиллы над ухом сестры, опустившей очи в землю. Надумав что-то, Степанида сказала сидевшей подле детей Ирине Полуектовне:

— Пойти мне разве посмотреть, пироги бы не перегорели!..

— Пойди, если в охоту тебе, — ответила боярыня, взглянув на дочь вполглаза из-под опущенных век. Степанида ушла не мешкая; своей ровной тяжеловатой походкой, со скромно опущенными глазами, она поспевала всюду вовремя, когда её осеняла благая мысль.

В сенях она повстречалась с мамушкой Игнатьевной.

— Спешишь, боярышня, к своей игуменье? Долго ли будешь с нею совещаться? В последний раз покрываю тебя, Степанида Кирилловна! Ведь грех мне скрывать-то от родительницы твоей. Вспомни, что и боярин Никита Петрович недалеко, побойся ты его!.. — говорила Игнатьевна Степаниде, которая шла вперёд не останавливаясь.

— Может, и придётся за правду гонение перенести, — проговорила Степанида спокойно и отворила дверь в кухню. Игнатьевна осталась на месте, поражённая её твёрдым ответом.

— Вот оно куда пошло! — проговорила она наконец. — Нет, пора, видно, поведать обо всём боярину Савёлову, чтобы не быть пред ним в ответе.

Степанида, не ожидая грозы на ясном небе, здоровалась с целованием с сестрой Нефиллой и наклонилась принять от неё благословение.

— Вижу, верно держишься ты нас! — проговорила Нефилла теми басовыми нотами, звуки которых считались в кружке раскольниц гораздо достойнее тонких, дискантовых голосов. — Ждала ли ты меня? — спросила Нефилла с ласковой, сладкой улыбкой.

— Каждый день молилась, чтобы нам пришлось встретиться! — говорила Степанида, стараясь усвоить голос и напев Нефиллы.

— Милость нужна нам, — внушительно проговорила Нефилла, — наша братия в нищете и в бедах! Собираем подаяния на случай переселения. Садись, сестра Степанида! — произнесла черница уже повелительно.

— Пройдём в комнату, что за кухней; не принести ли чего из съестного?

— Пятница ныне, опричь просфоры ничего не вкушала. Так все должны делать ради Царствия Божия.

— Не могу ещё, повинюсь тебе, — с сожалением сказала Степанида. — И смотрят за мною, велят вкусить чего-нибудь.

— Придёт время, что вольно будешь жить. Пока потерпи, а постарше будешь, в скит тебя примем.

— Где же скит задумала устроить? — спросила боярышня.

— На Дон идём, к казакам, а может, и до Тобольска странствовать придётся. Ты ещё жди, много лет готовься, а пока помогай нам, чем можешь.

— Вот припасла, что мне боярин, дед наш, дарил на гостинцы и на ожерелье меховое соболье, — сказала Степанида, вынимая из кармана небольшой кошель и показывая Нефилле золотые монеты.

— Спаси тебя Боже! — говорила Нефилла, принимая помощь и крестясь двуперстным знамением. — Надолго я уйду теперь из вашего края, но к тебе вести присылать буду через наших: придут к тебе от Нефиллы.

— Куда же уходишь? — с сожалением спрашивала Степанида.

— Вести пришли дурные. Отец Аввакум прощён был, возвращён в Москву и был в милости у самого царя; теперь, слышно, снова пострадал за правду. Не послушал он соборных увещаний, ни ласке царской не поддался: просил его царь покаяться, слёзно просил признать новые книги; жалел его царь за все вынесенные им страдания. Но не поддался отец Аввакум. Сказали в Москве, что он юродив стал и народ ради его смущается. Иду я, не встречу ли его на пути его в дальний край, — может, придётся ученья его послушать и поклониться ему.