Грегор Самаров - На пороге трона

Ещё мрачнее императрицы сидел возле неё великий князь. Остальные не осмеливались нарушать молчание, и только Екатерина Алексеевна да граф Понятовский поддерживали оживлённый обмен мыслей на том столь убедительном и выразительном языке взоров, который так же стар, как и все существующее в мире.

Наконец императрица поднялась с бокалом шампанского в руке. В коротких, но тёплых, сердечных словах она провозгласила тост за благоденствие русской победоносной армии. Холоднее и почти равнодушно упомянула она при этом о фельдмаршале Апраксине, который вёл эту армию к победе, затем она поднесла свой бокал к губам.

В это самое мгновение с выражением боязливой заботы в лице поднялся граф Сен-Жермен, занимавший место за одним из ближайших столов. Он протянул руку, с его губ, казалось, готово было сорваться восклицание, но императрица уже опорожнила свой бокал. Звучный звон бокалов и громкие радостные восклицания наполнили зал и подавили крик графа, который, совершенно изнемождённый и как бы надломленный, почти упал на свой стул.

Между тем в то самое время как раздавались всё новые и новые взрывы ликующих возгласов, с императрицей происходила странная и страшная перемена. Её губы посинели, лицо приняло землисто-серый оттенок, под влиянием ужасных страданий черты исказились и глаза так сильно закатились, что зрачок почти совсем исчез и был виден лишь белок, вследствие чего лицо приняло ужасное выражение маски. Голова императрицы беспомощно падала то на одно, то на другое плечо, протянутыми перед собой руками, с судорожно раскрывавшимися и сжимавшимися пальцами, она ловила воздух, затем она запрокинулась назад и, увлекая в своём падении и стул, тяжело грохнулась на пол.

Сидевшие вблизи испуганно вскочили. Все уставились взорами на лежавшую на полу и конвульсивно вздрагивавшую императрицу, но, поражённые этой столь внезапной и неожиданной катастрофой, не двигались с места. Великий князь, охваченный ужасом при виде смертельно бледного лица императрицы, отошёл на несколько шагов и отвернулся. Одна только Екатерина Алексеевна нагнулась, опустила свой носовой платок в стакан воды и стала смачивать им лоб императрицы. Наконец пришёл в себя и граф Иван Иванович Шувалов; он поспешно обошёл стол и поднял императрицу. Разумовский помог ему, и они оба перенесли казавшееся почти безжизненным тело государыни в расположенный рядом кабинет, двери которого они тотчас же заперли на ключ, в то время как весь двор, почти не дыша от смущения, оставался в большом зале.

Пока графы Шувалов и Разумовский ещё были заняты тем, что укладывали императрицу в удобное положение на софе, появился уже и лейб-медик доктор Бургав, сын знаменитого голландского учёного, ещё молодой, но серьёзный и педантично строгий врач. Он подошёл к софе и стал озабоченно ощупывать пульс всё ещё конвульсивно подергивавшейся императрицы, в то время как оба графа, положение и участь которых более, чем всех других, зависели от жизни императрицы, с боязливым беспокойством следили за выражением его лица.

— Это — серьёзный и тяжёлый кризис, — наконец сказал доктор, — вызванный, должно быть, ненормальным раздражением нервов. Жизнь в высшей степени замедлилась, я надеюсь удержать её, но пройдёт немало времени, пока она в должной мере наполнит тело и пока согреется циркулирующая кровь.

— Но что делать?.. Что делать? — воскликнул граф Шувалов, весь дрожа от волнения.

— Пока ничего... пока у меня нет никакого другого средства, кроме воды, — ответил доктор. — Принесите возможно свежей и холодной, сперва нам нужно подождать того, что сделает природа, какой путь пробьёт она, чтобы пойти ей навстречу по этому самому пути.

Шувалов поспешно вышел и спустя немного времени возвратился с графином свежей ключевой воды. Доктор вынул из кармана хирургический набор и одним из своих инструментов ловко и осторожно раскрыл судорожно сжатый рот императрицы, затем он стал вливать в него студёную воду, начав с нескольких капель и мало-помалу всё увеличивая и увеличивая дозу. Это столь простое и естественное средство спустя короткое время возымело, по крайней мере, то действие, что веки неестественно закатившихся глаз императрицы сомкнулись и напряжённые черты лица слегка расправились. Однако тело всё ещё оставалось совершенно неподвижным.

— Её императорское величество нельзя будет перевезти отсюда, — сказал доктор, — поэтому необходимо тотчас же приготовить для больной комнату, к которой с каждой стороны примыкало бы по две или даже по три пустых комнаты, чтобы исключить возможность всякого малейшего шума.

— Всё будет сделано, — воскликнул граф Шувалов, — я сейчас же отдам распоряжения, но всё же прежде всего нужно отпустить двор. Нам не следует допускать никакой огласки тяжёлого состояния здоровья её императорского величества, чтобы не подвергать опасности общественного спокойствия в империи. Необходимо абсолютное молчание, заклинаю вас, доктор, не допускать ни в ком и подозрений относительно настоящего положения императрицы.

Доктор гордо взглянул на него.

— Молчание — первый долг всякого врача, — ответил он, — а я, ваше сиятельство, никогда ещё не нарушал своего долга.

Граф Шувалов пожал его руку.

— Спасите императрицу, доктор, — воскликнул он. — И требуйте затем половины моего состояния!

На губах доктора заиграла лёгкая, едва уловимая, насмешливая улыбка.

— Я думаю, — возразил он, — что, если мне удастся спасти её императорское величество, вы и сами не поскупитесь вознаградить меня, хотя я никогда не желал вознаграждений и не буду также желать их, — гордо прибавил он, — я удовольствуюсь малым и имею более того, что мне надо.

Граф Шувалов насильно придал своему лицу сравнительно весёлое и беззаботное выражение и затем вышел в зал, где толпа царедворцев уже стала тесниться вокруг великого князя и великой княгини, головы которых в этот миг, казалось, светлее, чем когда-либо раньше, озарялись яркими лучами солнца будущности. Шувалов ударил жезлом о пол и, стараясь придать своему голосу лёгкий и спокойный тон, громко произнёс:

— Её императорское величество, наша всемилостивейшая императрица, вследствие усиленного напряжения во время продолжительной церемонии, подверглась совсем лёгкому припадку нервного расстройства. Её императорское величество не нуждается ни в чём, кроме абсолютного покоя, чтобы в течение нескольких дней совершенно оправиться. Поэтому государыня императрица изволила приказать мне от её имени отпустить общество. И вас также, ваши императорские высочества, — сказал он, склонившись перед Петром Фёдоровичем и Екатериной Алексеевной, — её императорское величество в состоянии настоящего утомления, в котором она находится, не может более принять и поэтому поручила мне передать вам, ваши императорские высочества, её приветствие и просить извинить её, что она не может проститься лично.