Мишель Кентская - Ртуть

Беседуя как-то с Изабеллой в их уютном дворце в Нанси в Лотарингии, Рене делится с женой своим наблюдением:

– Ты заметила, моя дорогая, сколько всего делает для короля наш друг Жак Кер? В качестве королевского посланника он предпринял несколько важных поездок и разрешил местные проблемы так, как мог их уладить только человек необыкновенно проницательный и сообразительный.

– Да, дорогой, мне это известно, – отвечает рассеянно Изабелла, составляя букет из цветов.

– Он постоянно изыскивает разные способы, дабы возвеличить своего сюзерена, и прославляет его везде, где только оказывается – ты заметила?

– Гмм… – доносится ему в ответ.

– Вспомни, дорогая, что нам рассказывали в Неаполе: благодаря его верной службе королевские лилии снова зацвели на рынках Востока, после того как Александрия и Каир раскрыли перед ним свои ворота.

И снова вот ответ от Изабеллы слышится только «Гммм…». Но Рене продолжает размышлять вслух:

– Благодаря его уму и порядочности Жака принимают повсюду, почитая за хорошего переговорщика – твердого, но всегда справедливого… Ты ведь знаешь, – напоминает Рене супруге, – моя досточтимая матушка откровенно говорила мне перед отъездом к тебе в Неаполь и потом, в письмах, что Жак Кер – человек, с которым можно обсуждать любые деловые вопросы и на которого я могу всецело полагаться. Что я, собственно и делал, и намереваюсь делать в дальнейшем.

Казалось бы, для этого утверждения не было никакого повода, но Изабелла всегда умела читать мысли мужа. Рене явно что-то гнетет и тревожит, и связано это с их общим другом.

– Ты знаешь, Карл сделал то, что было нужно сделать, – продолжает Рене. – По крайней мере, по моему убеждению: он создал новое сословие знати из людей предприимчивых и добивающихся успеха, таких как Жак Кер, чтобы разбавить ими тех, кто именуют себя аристократами по праву крови и наследственности. Купеческое сословие обретает признание и уважение, хотя ему в этом пока еще отказывают некоторые представители дворянства, – вздыхает Рене.

«Так вот в чем дело», – понимает Изабелла. – Рене встревожили слухи, распространяющиеся о Жаке. У купца столько завистников, особенно с тех пор, как он разорил почти всех торговцев Буржа. И теперь эти слухи, муссирующие надуманное вероломство Жака Кера, дошли до них даже в Нанси».

Возведение их друга во дворянство – случай не исключительный. Довольно много городских буржуа пробились в высшие слои общества благодаря упорному труду и своим достижениям. Изабелла всегда прекрасно понимала, что происходит при дворе. И наконец она говорит мужу:

– Я уверена в том, что столь острую реакцию вызвало не пожалование Жака дворянством, а его включение в королевский совет. Именно это заставило представителей наиболее традиционной аристократии думать, будто Жак вознесся слишком высоко. Ты, верно, слышал, как негодовал Людовик из-за того, что Агнесса и Жак вошли в отцовский совет, а его не удостоили места в нем даже после важных военных побед?

Рене кивает. При дворе не тайна, что оскорбленного дофина обуревают возмущение и ощущение несправедливости. И многие придворные считают, что у него на то есть все основания.

Рене Анжуйского его кузен король вроде бы любит и жалует. Но это, скорее, в память о его матери и их дружбе в детстве. Советов или поддержки Рене Карл не ищет. И Жак Кер, если не ради страны, то ради своих покровителей-анжуйцев всякий раз, когда слышит, что Рене удаляется в свою крепость в Анжер, считает долгом приглядывать за дофином Людовиком и поручает то же всем своим доверенным лицам.

Под покровительством Агнессы Сорель коммерческие дела Жака Кера идут как нельзя лучше. При дворе да и во всей стране не остается ни одной девицы, которая бы не хотела выглядеть и одеваться как возлюбленная короля. Жак привозит Агнессе отрезы тканей, нежно ласкающих ее совершенное тело; пленяющие своим шорохом вуали, сплетенные из золоченых нитей и легким бризом ниспадающие с волос красавицы, окаймляя безупречный овал ее лица.

Госпожа Агнесса не первая при дворе, кому полюбились меха и драгоценности. Еще до того, как отец Жака начал поставлять меха покойному герцогу Беррийскому, шкурки соболя, норки и куницы завозились во Францию из Руси, Скандинавии и Германии. Одежды того времени часто оторачивались по горловине и обшлагам искусно окрашенными мехами – и удобно, и модно. Мужчины любили меха не меньше женщин. Жак Кер никогда не забудет, как герцог Жан однажды купил у его отца светло-золотистые подбрюшья десяти тысяч куниц, чтобы утеплить ими свои одеяния на случай холодов.

И никто иной, как королева Изабелла Баварская (Изабо), мать Карла VII, придумала и ввела в моду эннин – женский головной убор с остроконечным верхом, к которому прикрепляется длинная прозрачная шелковая вуаль, эффектно колышущаяся и шуршащая при ходьбе. Помимо этого довольно нелепого убора дамы носят также шляпки с двумя концами, напоминающими рожки на голове. Духовенство яростно протестует против таких шляпок, поскольку их нередко набивают волосами мертвецов – и те могут попасть из-за этого в ад, как утверждают священники! Но для Жака это всего лишь коммерция и ничего больше. Агнесса Сорель не придумала собственную моду; ей к лицу любые наряды в любом стиле – и традиционные, и экстравагантные. И неправда, что она выщипывает брови; они у нее от природы очень тонкие и светлые.

К немалому удивлению Жака Кера, у дам большим спросом пользуются маленькие набивные подушечки, которые они носят под платьями. Агнесса предпочитает подушечки, набитые гусиным пухом. По мнению женщин, такие подушечки, привязанные на животе под завышенной талией, проходящей под самой грудью, придают их фигуре пикантную округлость. Это очень удобный фасон для дам в положении – ведь они могут появляться в свете со своим собственным «круглым животиком» без всяких накладных подушечек почти до самых родов.

Во все времена одежда отражала социальное положение владельца. Но в результате гражданских войн во Франции представители всех сословий начали носить то, что им нравится. Эта новая манера поведения даже сыграла против Жанны д’Арк, которая находила для себя удобным одеваться не просто как мужчина, а как благородный мужчина, рыцарь, хотя сама была крестьянкой по происхождению, пусть и пожалованной дворянством за победу при Орлеане. С другой стороны, Жанна привыкла жить жизнью воина, а для такой жизни годился только мужской костюм. Однако позиция Церкви была однозначной: женщины не смеют рядиться в мужскую одежду. В случае с Жанной это было продиктовано необходимостью. Но если бы ее при пленении признали женщиной, не только бургундские солдаты, но и англичане выказали бы ей подобающее уважение. А раз Жанну приняли за молодого французского воина, рассчитывать на поблажки ей не пришлось.