Алексей Черкасов - Сказания о людях тайги

— Совершенно верно, Михаил Власович: барахло. К сожалению, такого барахла, как названный вами сотник, всплывает сейчас немало, и сами казаки должны тщательно присматриваться ко всем самозванным атаманам. Время очень тревожное.

— Куды тревожнее! — кивнул Сазонов. Повеселел старший урядник, как будто гора с плеч свалилась. Ленин-то экий уважительный, а? И по имени-отчеству называет, и разговаривает запросто, а не как генерал или тот Дальчевский со злым сверканием в глазах. Ведь чего только говорили серые про Ленина!

Ленин спросил у Павлова: «Давно ли на фронте, Яков Георгиевич?»

— С шестнадцатого, как имел освобождение по многодетности. Проживал в станице Масловка под Оренбургом.

— Богатая станица?

— Была богатая. В 905 году кыргызы пожгли, и с той поры так и не поднялись. За што? Дак известно — за землю. За сенокосы, то исть. Река у нас Масловка. Как весной разливается — на поймах трава богатющая. Дак эта самая Масловка с поймами, как вроде к нашей станице отходит, а вроде не к нашей — к кыргызскому аулу. В точности столбами граница не обозначена. Ну, как почалась заваруха в 905 году по всей Расее, налетели кыргызы на станицу с кольями, ружьями, как саранча, стребили много казаков, детишек, стариков и дома пожгли — пожарище такое было, ужас вспомнить. Вот и захирела станица.

— Понимаю, понимаю, — кивнул Ленин и спросил у Крыслова:

— А вы давно на фронте, Иван Тимофеевич?

«Ишь, всех упомнил», — отметил про себя Ной.

— С объявления войны мобилизован. При лазарете долго лежал в Пскове опосля тяжелого ранения. Вот и толкнули потом в этот сводный полк.

— А вам хотелось бы вернуться в свой, кавалерийский?

— Не было свово — начисто стребили мадьяры. Ни штаба не осталось, ни полковника. Эскадрона не набрали из тех, какие живыми выскочили. Сам я под шрапнельный снаряд попал. В трех местах продырявило, окромя двух ранений, какие поимел ишшо в четырнадцатом зимою. По этой причине вот.

— Что же вас не демобилизовали?

— Дак командование по приказу самово Керенского спешно сколачивало сводный Сибирский полк, вот и собирали кого откуда, штоб направить на Петроград. А полк по прибытии в Петроград другое соображение сложил: стрелковые батальоны сразу перешли на сторону революции и дрались с юнкерами и другими частями.

— Но ведь вас силою не принуждали «сложить другое соображение?» Или грозились?

— Никак нет. Того не было.

— Ну, а что вы скажете станичникам по прибытии домой? — спросил Ленин у Крыслова. — Казаки, думаю, будут спрашивать: почему служили на стороне Советов, а не с мятежниками генерала Краснова? И кто такие большевики?

У Крыслова в мозгу заклинило. Вопрос-то щекотливый! Сам о том думал денно и нощно. А как ответить? Ленин ведь перед ним!

— Что вы скажете? Или в вашем войске все спокойно, и казаки поголовно приняли социалистическую революцию и декреты Совнаркома?

— Как ежли по вестям из дому — не приняли, — ответил Крыслов и вытер тылом руки пот со лба. — Сумятица происходит по всем станицам. Побоища между иногородними и поселенцами покуда нету у казаков, дак, как вот говорил наш председатель, нарыв сам по себе вспухает.

— Вспухает нарыв?

Крыслов окончательно упарился и никак не мог отвертеться от вопросов председателя Совнаркома.

— Да и среди казаков нашего полка очинно большие сумления. И в самом нашем комитете. Вить, как вот слышал: большевики изведут казачье сословие, как тех буржуев и министров Временного.

— Ну, это все провокации! — успокоил Ленин. — Никто из большевиков не думает, можете мне поверить, истреблять или, как вы сказали, «изводить» казачье сословие. Трудовое казачество для нас, большевиков, то же самое трудовое крестьянство. Живите на доброе здоровье. Вот сегодня, например, я только что подписал телеграмму в Войско Донское на съезд сельских и городских Советов, в которой сообщил, что Совнарком ничего не имеет против автономии Донской области. А ведь нам известно, что заговорщики генералы, тот же Краснов, мятеж которого был подавлен под Петроградом при участии вашего сводного Сибирского полка, готовят восстание на Дону против Советов. Так кто же кого собирается «изводить?» Казаки Советскую власть рабочих, крестьянских и солдатских депутатов или большевики казаков? Разве большевики «изводили» казаков сводного Сибирского полка в Петрограде и в Гатчине?

— Того не было!

— И быть не могло, — уверил Ленин. — Но полковому комитету, как высшему органу власти, думаю, надо серьезно обдумать свое настоящее положение и разъяснить казакам и солдатам: кому вы служили? Именно Советам, социалистической революции. Служили без принуждения.

— Принуждения не было, — подтвердил Крыслов, хотя именно он говорил среди казаков, что их принуждают большевики денно и нощно своим матросским отрядом. Но ведь то разговор среди казаков!.. Да и на заседаниях комитета Крыслов качался из стороны в сторону, то к восстанию, то против. — Принуждения не было, — повторил Крыслов и кстати вспомнил: — Но вот как мы порешили на заседании комитета с нашим председателем… — Крыслов упустил ниточку и запутался, не знал, что сказать дальше?

— Так что же вы решили на заседании комитета?

Крыслов отважился ответить прямо:

— Да вот сам Ной Васильевич сказал: «Как мы есть казаки — того и держаться надо. Ни к большевикам в партию, ни к меньшевикам, ни к серым». За казачество, значит.

— Это совершенно правильная позиция, — поддержал Ленин на полном серьезе. — Надеюсь, товарищ Свиридов, вы не принуждали казаков вступать в нашу партию?

Комиссар Свиридов встал.

— И разговора такого не было, товарищ Ленин. Наша партия сознательных революционеров, как же я мог принуждать…

Карие прищурые глаза Ленина уперлись в такие же карие, открытые и немигающие глаза Ноя Лебедя.

— Ну, а вы давно на войне, Ной Васильевич?

Ной поднялся, звякнул шашкой, ударившейся об стул.

— Да вы сидите, Ной Васильевич!

— Не можно то, — отверг. Ной. — Мобилизован в марте четырнадцатого года со старшим братом.

— Да садитесь же вы, Ной Васильевич. Или и мне придется подняться?

Ной опустился на мягкий стул аршином. Потяни за чуб — подпрыгнет.

— Вы из станицы Таштып?

— Так точно, товарищ председатель. Минусинского казачьего округа.

— Я в Таштыпе не был. Три года отбывал ссылку в селе Шушь. Бывал на Енисее — загляденье. Такие изумительные места.

От этих слов у Ноя потеплело на душе, и он, вздохнув, сказал:

— Бывал я в Шуше два раза. Любее места не сыщешь. Острова там зеленеют, и как поглядишь окрест, так и дых захватывает — этакая там пространственностъ! А пшеничка какая вызревает?! Наши казаки не раз ездили на базары в Шушь, чтоб заместо своей шушенскую купить. Ведь из ихней пшеницы булки такие ноздреватые и пышные, каких ни в жисть не испечешь из таштыпской. Потому, как наша станица в горах, и приморозки бывают, почитай, кажинный год. И на охоту хаживал там на озера — сколь дичи, господи помилуй! Или бор сосновый — дерево к дереву, и солнце цедится сквозь ветки, а внизу тени лежат, да с узорами. Едешь и так-то легко дышится, глубоко. Стал быть — пространственно!