Алексей Черкасов - Сказания о людях тайги

Своих сомнений и планов не высказывал Дуне — ни к чему, еще выболтает миллионерше, с которой Ной не соприкасался. Один раз поговорил, и на том знакомство кончилось. За что Дуня попеняла ему: Евгения Сергеевна обещала помочь ей стать законной наследницей капиталов папаши. «А ты чуждаешься ее, как будто брезгуешь, — ругала Дуня. — Хоть бы сыскал сокомпанейца моего. Где он запрятался? Капитан, может, знает?» А Ной не спешил на розыски капитана Ухоздвигова, тем паче сокомпанейца Дуни, инженера Гавриила Иннокентьевича. Для Ноя все эти разговоры Дуни о приисках, золоте были отвратны.

Проживал Ной в доме Юсковой — сам по себе, хотя и навещал болящую Дуню, но ее разговоров о золоте и капитале не поддерживал, отмалчивался.

В субботу у миллионерши Юсковой был банный день. Евгения Сергеевна ванн не принимала, а парилась в бане березовым веником не хуже ломового извозчика, о чем Ной узнал от Дуни.

— Ты с баней-то повремени, — попросил Ной.

— Да что ты! Теперь уже все кончено. Оно и к лучшему. Что бы я делала с ребенком? Не будем говорить об этом. Капитана видел или нет?

Ной еще засветло вернулся из своей поездки, будто бы со службы, но капитана, конечно, не встречал.

— Что. у тебя за служба, если не можешь найти капитана? Я же просила! Сейчас время терять нельзя. К управляющему губернией надо идти, начинать хлопоты.

— К управляющему не собираюсь, говорил уж. Не для меня то!

— Для тебя только скакать по городу! Евгения Сергеевна рассказывала, что промеж офицеров был большой скандал, и чехи разняли их. А ты мне ни слова не говорил. Или сам ничего не знаешь? Вот уж мне! Там такое произошло, говорят! Полковник Шильников с офицерами хотел захватить власть и полковников Ляпунова, Коротковского, Мансурова и Мезина с господином Троицким держали под арестом на вокзале. А тут подъехал Гайда, командующий чехословаками, арестовал Шильникова с офицерами, а Ляпунова и всех полковников освободил. Вот что было! А ты мне что говорил? «Чехи метут офицеров!» — сердилась Дуня на несведущего Ноя.

В комнату вошла горничная Аглая с мокрыми, кое-как скрученными волосами; Ной поздравил ее с легким паром.

— Спасибочка, господин хорунжий, — чинно ответила Аглая, сообщив: — Вас просит капитан Ухоздвигов. Во дворе он.

Дуня встрепенулась:

— Слава богу! Сам приехал. Иди зови его в дом. Я мигом приберусь. Надо мне с ним поговорить. Он-то знает, где его брат поручик!

Ной ушел крайне недовольный Дунею: у нее одно на уме — сокомпанеец Гавриил Иннокентьевич, приисковые дела, золото, золото, будь оно проклято. Вот уж хлещет из нее папашина кровинка — удержу нет! Не укротить ему Дуню! Легче совладать с десятью Вельзевулами, чем с одной Дуней. И кем он будет, Ной, при Дуне, когда она сыщет своего сокомпанейца?

У крыльца Ноя поджидал Ухоздвигов. Но это был не тот растрепанный и взлохмаченный капитан, с которым он пил коньяк из одной фляги. Перед ним был подтянутый и строгий капитан в отменном мундире при орденах, в фуражке с большим козырьком, какие носят французские офицеры, при сабле и пистолете, в сапогах с лакированными голенищами.

— Здравия желаю, господин капитан! — козырнул Ной.

Капитан медленно окинул взглядом Ноя, как будто впервые видел:

— Здравствуйте, хорунжий. Отдохнули?

— Слава богу.

— Как настроение?

— Помаленьку перемежаюсь.

— «Перемежаюсь»? — уставился капитан. — Любопытно! Вы хоть знаете, что произошло за эти дни?

— Никак нет, господин капитан. Пребываю в полной неизвестности.

Капитан покачал головой:

— «Пребываете»! Удивительный вы человек! С вами не пуд соли надо сожрать, а вагон, чтобы приблизительно понять, что вы из себя представляете, «перемежающийся». Точное слово.

Ной по своему обыкновению слушал и помалкивал. Это его не касается — все эти выводы и рассуждения.

— Хорошо, что вы эти дни «перемежались», — продолжал капитан. — Офицеры-монархисты должны были устроить вам за Гатчину и совдепию публичную казнь.

— Господи помилуй! Или я утаивал? — дрогнул Ной.

— Если бы сотнику Бологову по приказу Каргаполова удалось вас схватить позавчера, вы бы, наверняка, «перемежались» теперь на том свете.

Ной прикусил язык: капитан Ухоздвигов резал под каблуки. До чего же въедливый, дьявол! А чем-то встревожен, это чувствуется по голосу, и — зол, зол!..

— Отойдемте от крыльца, — позвал капитан, и голос-то у него тугой, как закрученная пружина. — Как ладите с миллионершей Юоковой?

— Да никак. Я ее всего два раза видел.

— У вас есть брат Иван?

— Есть, — сразу ответил Ной; капитану все известно!

— Он жил за Качею в доме Ковригиных?

И это знает капитан!..

— Проживал.

— Разумеется, вы знаете дом Ковригина. Слушайте внимательно. Жеребец ваш здесь? Хорошо. Это, оказывается, жеребец скитского бандита, который шел с Сотниковым на Минусинск. Хорошо, что товарищи успели расстрелять эту вонючую пакость, о чем вы мне почему-то не сказали. Ну, ладно. Сейчас же оседлайте жеребца и мчитесь к дому Ковригиных. В их бане только что мылись большевики — Машевский и с ним еще двое растяп! Предупредите, чтоб духу их в доме не было! И ждите меня на мосту. Задание ясно?

У Ноя по заплечью мороз драл. Вот оно как взнуздал. Обратного хода не будет, и это враз уяснил.

— Ясно, господин капитан.

— Выполняйте! Где у вас шашка и револьвер? Непременно возьмите.

Капитан пошел из ограды. Ной, не раздумывая, забежал в дом, встретил внизу Аглаю, попросил передать Дуне, что капитан не мог зайти в дом, взял шашку (револьвер у него был в кобуре на брючном ремне под кителем), и в конюшню. Не прошло трех минут, как вывел он за калитку Вельзевула, увидел за углом дома пару лошадей, впряженных в пролетку, и капитана, махнул в седло и помчался к дому Ковригиных, пребывая в крайнем недоумении. Вот так капитан! Кто же он, знать бы! Одно совершенно ясно: если он, Ной, ненароком выдаст этого опасного капитана — жить ему с локоток, не больше. Вот уж времечко, господи прости! И люди таятся от людей и звери — от зверей!..

Ной домчался до дома Ковригина; по второму этажу горел в окнах свет. Спешился у ворот и забарабанил кулаком в калитку — собаки всполошились. На стук прибежал сам Ковригин, выглянул в глазок калитки:

— Господин хорунжий?

— Слушайте! Незамедлительно пущай уйдут от вас Машевский и те двое, которые мылись с ним в бане. Незамедлительно!

— Господи, господи! — простонал Ковригин, и Ной слышал, как он побежал по ограде и затопал по приступкам на веранду. Не задерживаясь, Ной сел в седло и отъехал на ту сторону моста, остановился, а у самого мороз по коже. Минуты через две из ограды Ковригина выскочили трое мужчин — Ной узнал по фуражкам, и за ними женщина в платке. Женщина остановилась и посмотрела на него. Прасковья Дмитриевна, наверное.