Алексей Черкасов - Сказания о людях тайги

— Штоб тебе язык проглотить! — взревела Дуня, и к людям в белых халатах: — Никакие мы не белые! Ямщик с перепугу брякнул. Едем мы…

— А ну, вытряхивайся, господин белый, из кошевы! — приказал человек с ружьем. — Быстрее! А вы, дамочка, сидите. Не баловать, предупреждаем. Винтовки на боевом взводе. Григорий, обыщи «господина белого».

— Осподи! Осподи! Да разе…

— Не разговаривать! — прицыкнул названный Григорием, ткнув винтовку в снег, приступил к обыску. Из кармана штанов Филимона, достал браунинг. — Гляди, Павел! Штучка! Та-ак. А еще что имеется?

Павел держал на прицеле дамочку, кося глазом на рыжебородого; Дуня от злости на Филимона кусала пухлые, отвердевшие от мороза губы. «Штоб тебе подавиться, — присаливала мысленно Филимона Прокопьевича. — Не она ли предупреждала «держать язык за зубами»? И вот, пожалуйста! Дьявол рыжий! Он меня сейчас продаст и наврет еще больше того».

У Филимона отобрали кожаный кисет, полный золотых, добрую пачку «николаевок», а из документов — поистертый от долгого пользования «белый билет», никаких других бумаг не нашли.

Григорий передал документ товарищу и тот сказал:

— Липа! А сейчас садись на снег, и — тихо! Руки положи на колени — лохмашки не снимать. А вы, дамочка, вылазьте.

Филя уселся на снег, предусмотрительно подмостив шубу под зад, таращась на людей в белых халатах. Кто же это такие? По одежде — белые. Филимон видел точно в таких саванах белых в Ошаровой. Ах ты, беда-то! «Чавой-то у нее вытащили из-за пазухи? Золото! Как я не ущупал, а?»

Григорий что-то прочитал, сообщив товарищу:

— Здорово, Павел! Знаешь, что это за барыня? Золотопромышленница Евдокия Елизаровна Юскова.

— Обыщи кошеву — чемодан вижу, а потом посмотри под кошевой.

Из саквояжа Дуни парень достал еще какие-то бумаги, семейную фотографию — ее в кругу братьев Ухоздвиговых.

— Ого-го-го! Дамочка с генералом! Здорово!

Павел поторопил:

— Положи карточки в баул. Вещи лучше перетряхни!

— Павел, глянь-ка! Еще деньги, деньги. Пачки, пачки! А это што?!. Бомбы! — ахнул парень.

— Ну?! Вот так барыня! — удивился Павел. — Гранаты-лимонки? Надо патрульных вызвать. Живо переверни кошеву — не спрятано ли у нее чего там?

Под кошевой ничего не оказалось.

— А ну, господин хороший, подымайся! Быстро!

Филимон, и без того перепуганный, при виде бомб вовсе ошалел. Что с ним теперь будет?!

— Становись лицом к лицу у кошевы! Руки на плечи друг другу, Быстро!

— Осподи Исусе! — топтался Филимон, положив руки в собачьих лохмашках на плечи «пресвятой богородицы», которая до того свирепо пожирала земляка глазами, как будто живьем заглатывала его вместе с дохой, полушубком и стежеными шароварами!..

И тут над самым ухом Филимона вдруг грохнул выстрел. Филимон взвыл, вцепившись в Евдокию Елизаровну так, что она не выдержала:

— Што ты меня тискаешь, дьявол?! Оторвись! Стой смирно! Не дыши!

— Куды дышать-то? Осподи! Али не сказано: лицом к лицу? Помилосердствуйте за ради Христа. Ни в чем таком не виноват, ваши… как вас… Это все она! Она!..

— Разберемся, господин хороший!

— Убогий я! Вот те крест, убогий! А эта шкура…

— Не валяй дурака! Не на тех нарвался! Расколем сейчас обоих…

Послышался цокот кованых копыт: на выстрелы примчался с берега конный патруль. Дуня увидела двух всадников при шашках и карабинах.

— Кого задержал? — спросил один из них.

— Разведка белых, — ответил тот, что стрелял из винтовки. — Отобрали браунинг и пару гранат-лимонок. Господин с бородою играет под убогого мужичка. А барыня из знатных. Надо обоих доставить в штаб полка.

— Ясно! — сказал конный. — Хорошо обыскали?

— Обыскали тщательно, но это же господа белые, сам понимаешь, с фокусами,

— Ясно! Лагутин, будешь ехать впереди, карабин наизготовку. Я за кошевой, А ну, господа, садитесь, садитесь в кошеву! И без фокусов, предупреждаю!

У Филимона тряслись руки, когда взялся за самотканые, в три цвета вожжи, усаживаясь бок о бок с Евдокией Елизаровной.

И зачем он только вылез в Ошарову с таежной заимки?! С Харитиньюшкой хотел повидаться! А теперь вот из-за этой проклятущей Дуньки… «Влип, как кур во щи. Да только вот в чьи щи? В белые или красные?» Так и не разобрался. С одной стороны, как по белым саванам — доподлинные белые. С другой стороны, морды не господские — красные, кажись.

Оглянулся на свирепую землячку:

— Дык, ежли исказнил тебя исаул, то…

— Молчи, сссволочь продажная! — И, как того не ждал Филимон, Дуня сунула ему кулаком в губы. — Я т-тебе покажу, гад! Я тебе…

— Эй вы, в кошеве! Прекратить! — крикнул всадник, следующий сзади.

— Шкура неубойная! — зло прошипела «пресвятая богородица».

Филя ухватился за облучок, приподнялся, подворачивая ноги, ощерился:

— Сама ты шкура белая! Захомутала меня на погибель со своим охвицером горбатым, штоб ему сдохнуть, сволоте! Хучь бы человек был, а вить горбатый, вислогубый, как старый мерин, хоша и при погонах со звездами. Расколют ужо обоих вас!

— Зззамолчи!

— А чаво? Аль за вас, белых гадов, голову свою подставить? Шиш вам под нос, стервам!

— Ах, ты дьявол. Вот как заговорил?! А про заявленье забыл?! — И Дуня снова сунула ему кулаком в нос.

— Тихо, барыня! Без фокусов!

Кони поднялись на извоз в деревню Трифонову, растянувшуюся по левому берегу Енисея. Дуня разглядела под срубленными елками замаскированные пушки, пулеметы, тут же партизаны с винтовками. «Боженька! — горько подумала она. — Не прорвется Гавря в Минусинск. Сколько их тут, партизан? Множество!»

Вооруженные люди в шубах, полушубках, шинелях, тужурках, в шапках и лихо заломленных папахах с красными лентами окружили кошеву: беляков захватили!

На Филимона напала икота. «Доподлинные красные, — уразумел. — А я-то брякнул, што белый и еду от огромятущей белой армии. Вить кокнуть могут с Дунькой! Дык не белый же я — обскажу про Тимоху и батюшку. — И тут же усомнился: поверят ли? Как знать». Едущий впереди всадник спешился у тесовых ворот крестового дома, передал повод одному из партизан и ушел в ограду.

Дуня задыхалась от злобы: «Надо же так влипнуть? Ох, Гавря, Гавря! Послал с этим идиотом!» И тут увидела знакомую фигуру Мамонта Петровича во френче, перекрещенном ремнями, с маузером, в смушковой папахе. А за ним — боженька! — Ной Васильевич! Конь Рыжий! В шинели внакидку.

Головня узнал Дуню, распахнул руки:

— Дунюшка! Я так и знал, что ты подъедешь к нам со всеми данными о белогвардейцах, удирающих из Красноярска! Молодчага, Дунюшка! Так и дальше держи революционный шаг — завсегда будешь, при нашем высоком уважении! Ной Васильевич! Я же говорил, что Евдокия ни в жисть не останется с белыми!

— Не поспешай, Мамонт Петрович. Поживем — увидим, — степенно сказал Ной. — Ну, выкладывай, какие новости привезла? Как дела на твоих приисках? Где твое золото?