Юрий Трусов - Золотые эполеты

Большой, с величественными белыми колоннами дом усадьбы Скаржинских делился на две половины. В правом крыле здания находились апартаменты самих хозяев поместья. Их кабинеты, спальни, комнаты для гостей, две залы для приемов и библиотека. Левое крыло целиком занял сын Скаржинских — Петр, или Пьер, как его ласково называли родители и приятели. Там же размещались и его гости. Это были такие же, как и он, молодые офицеры гусарского лейб-гвардейского полка ее величества царствующей императрицы, где служил поручиком Пьер. Он любил свой полк, гордился им и, даже будучи в отпуске, дома, постоянно носил гусарский мундир, который очень шел к его не утратившей юношеской стройности фигуре: куртка из алого сукна, синий расшитый серебром ментик, плотно облегающие ноги белоснежные лосины.

Пьер походил на свою мать. В чертах его лица была девичья миловидность и мягкость, которой не могли придать мужества даже воинственно закрученные усики. А молодой гусарский гвардейский офицер так мечтал казаться грозным суровым воином! Но, увы! Природная миловидность входила в явное противоречие с его желаниями. Это обстоятельство порой огорчало Пьера. Он, преклонявшийся перед лихими гусарскими обычаями, стал искать утешения в бесшабашных кутежах, карточной игре, в беспрерывном волокитстве за красивыми женщинами. Ведь это приносило некоторую славу. И Пьер, как бы мстя природе за свою женственную внешность, стал вести жизнь беспутного гусара и очень быстро заработал такую, репутацию. Дело дошло до того, что командир полка, где служил Пьер, вынужден был прислать Виктору Петровичу письмо. Он просил его, как отца, воздействовать на беспутного сына, чтобы укротить его молодецкую прыть. Он также прислал офицера в отпуск «для его усмирения», как выразился командир полка, «под кровлей отчего дома».

Старшего Скаржинского не на шутку огорчило такое послание. Закрывшись в кабинете наедине с сыном, он провел с ним серьезную беседу. И оказалась, что внешность Пьера совершенно не соответствовала его внутренним качествам. Он был слабовольным, мягким и в общем-то неплохим молодым человеком.

Сын сердечно, со слезами на глазах покаялся перед отцом во всех своих прегрешениях. Они были не очень тяжкими: два крупных проигрыша в карты, несколько скандалов в ресторации, где Пьер побил посуду и лакея, да еще дуэль, закончившаяся без пролития крови: младший Скаржинский и его противник обменялись выстрелами, но промахнулись. После покаяния Пьер дал отцу честное слово исправиться, и Виктор Петрович поступил великодушно. Скрыл от всех содержание командирского письма, даже от матери Пьера — Натальи Александровны, чтобы не расстраивать ее и не позорить сына. Без всяких упреков оплатил его огромные карточные проигрыши, а командиру полка послал письмо, в котором объяснил поведение сына его молодостью, неопытностью, а также заверял, что тот решил исправиться и отныне будет в полку примерным офицером. Последнее он написал лишь после настойчивых просьб сына, который больше всего на свете боялся, что его могут уволить со службы.

Пьер и в самом деле как будто исправился. Но это было только уверткой. В душе сын остался тем же фанфароном, лихачом-гусаром, эгоистом… Чтобы сделать отцу приятное, он даже согласился объехать с ним поля. Но тут же заскучал, стал умолять отца вернуться обратно в усадьбу: «потому что у меня от серых пустых полей стало рябить в глазах». Виктор Петрович внял просьбе сына, вернул его в усадьбу, приказал кучеру распрячь лошадей, а сам сел на коня и отправился, как всегда, верхом объезжать свои владения. Старший Скаржинский уже давно пережил разочарование в сыне, когда убедился, что он совершенно равнодушен к делу, которому посвятил всю свою жизнь отец. Благородному делу — превращению выжженных солнцем засушливых степей Юга Украины в плодородные поля и сады. Так же болезненно пережил он нежелание или просто неспособность Пьера учиться. Несмотря на то, что с Пьером занимались опытные педагоги, он едва смог усвоить элементарные начальные знания по арифметике, географии, родному и французскому языкам. Пришлось сына определить на военную службу. Она-то и пришлась Пьеру по сердцу. Слово, данное отцу, вести себя смирно и честно, сын держал. Он жил в Трикратах по принципу: «тише воды, ниже травы». Занялся псарней, которую, как и псовую охоту, не очень-то жаловал Виктор Петрович.

Пьер завел новых гончих собак и частенько выезжал с ними травить зайцев, которых много развелось в полях. По вечерам Пьер приходил в покои матери и до полуночи раскладывал с ней пасьянсы. И, наверное, ничто больше не тревожило бы сердец старших Скаржинских, если бы к Пьеру не нагрянул из Петербурга его закадычный друг — однополчанин поручик Роман Сидорович Проханов.

Он прикатил в Трикраты на лихой тройке в обществе двух ярко разодетых актрис, которые на той же разудалой тройке после разговора с Виктором Петровичем покинули усадьбу, а Проханов остался на правах гостя и друга Пьера.

На половине дома, где обитал младший Скаржинский, сразу же стало шумно. Из ближайшего городка Вознесенска в усадьбу зачастили тройки: то с ящиками вина, то с офицерами местного гарнизона, то с веселыми девицами.

Начались карточные игры, разудалые кутежи. Пьер, соблюдая данное отцу слово, принимал в них пассивное участие, объяснял родителям, что участвует в этих кутежах, лишь выполняя долг хозяина перед гостями… И он не лгал. Всеми увеселениями руководил его неуемный приятель. На первый взгляд, Проханов казался Скаржинский вежливым, воспитанным офицером.

Но это была лишь личина, скрывавшая его грубую, распущенную натуру. При первой же возможности этот рослый чернокудрый офицер в расшитом серебром гусарском мундире сбросил с себя личину скромника, и тут открылось его истинное обличье — циничного распутника и пьяницы. В Трикратах ему было трудно устраивать кутежи и азартные игры. Тут невозможно было достать вина и не было партнеров-картежников. Проханов начал волокитничать. Он не оставил без назойливого внимания ни одной смазливой сельской девушки. Приставал к ним с объятиями и поцелуями. А если получал отпор, то не смущался и на нелестные выражения в свой адрес отвечал смехом. Девушки жаловались На- талье Александровне, и та, в свою очередь, деликатно просила сына:

— Пьер, поговори с Прохановым, чтобы он перестал обижать наших девушек своими бесцеремонными ухаживаниями.

Пьер, молча, соглашаясь с матерью, кивал головой. Он хотя и не одобрял в душе поведение приятеля, но в то же время считал его поступки проявлением своеобразной гусарской лихости. Поэтому Пьер даже боялся намекнуть тому, что не одобряет его поведения, ведь Проханов был чуть ли не его идеалом.