Юрий Трусов - Золотые эполеты

— И не стыдно вам просить у меня помощи?..

…Все это всплыло в памяти Кондрата, когда он подошел к кузнице. Могло статься, что за широкими, как ворота, дощатыми дверьми сейчас находятся не только кузнец Варавий и молотобоец Семен, но и человек, от которого зависели судьбы Кондрата и Богданки: сам Виктор Петрович. Ведь у хозяина Трикрат была привычка ранним утром появляться там, где, как он говорил, начиналось «серьезное дело». Хозяин любил наблюдать за обработкой раскаленного металла. Если Виктор Петрович тут, то надо, не теряя времени, поговорить с ним. Рассказать все, как на духу. Мол, решил жениться на Богданке и просит помощи в сватовстве, уломать лютого Богданкиного батьку.

Парень вытер вспотевший от волнения лоб и остановился недалеко от кузницы передохнуть от быстрой, похожей на бег, ходьбы, успокоиться, а главное повторить про себя все, что он выскажет Виктору Петровичу. Каждое слово должно быть убедительным. Он хорошо знает барина, знает его лично и из бесед родных. Кондрат мысленно как бы нарисовал себе портрет Скаржинского. Богатый помещик. Пожалуй, самый богатый на Украине. Так говорят знающие люди, владеет более 70 тысячами десятин земли, но, в отличие от других помещиков, этого барина меньше всего интересует нажива, он любит всякие затеи, новации в области сельского хозяйства и земледелия.

Странноватый какой-то, очень непохожий на других бар. В этом Кондрат сам убедился. Он получил в технической школе достаточно опыта, чтобы разобраться и понять, какие огромные суммы денег Виктор Петрович тратит на попытки «преобразить» степной засушливый край. На обширной территории своей вотчины он уже устроил девяносто два ставка, таких, как этот, на берегу которого Кондрат сейчас находится. И посадил вокруг дубовый лес, на площади без малого пятьсот десятин.

А на берегах сооруженных ставков появились кузницы, как та, в которой трудится Варавий. Они фактически — настоящие мастере кие для ремонта диковинных, выписанных из-за границы сельскохозяйственных машин — металлических корпусных плугов и косилок.

Широкий размах взял в своих делах Скаржинский! Теперь он затеял на английских плугах применить новшество — удлинить их лемехи, чтобы они поднимали более глубокие пласты почвы, производили так называемую глубокую вспашку [1] 1 В. П. Скаржинский своей замечательной практикой на сто лет опередил сельское хозяйство Российской империи (прим. автора). . Он утверждал, что такая вспашка даст более высокие урожаи пшеницы. Его новации увлекли многих прогрессивных людей, особенно молодых, и, конечно, Кондрата Хурделицу.

К этому человеку он чувствовал большое доверие. Не только за то, что он по-доброму относился к нему и к его матери. И не только потому, что был глубоко благодарен за его поистине отцовскую заботу.

Доверие к Виктору Петровичу у Кондрата основывалось на глубоком, искреннем уважении. У Кондрата от его предков, казачьих бунтарей деда Кондрата Большого, по прозвищу Хурделица, и отца, погибшего в боях за свободу Греции, была наследственная неприязнь ко всякого рода вельможным персонам, барам. Но образ этого богача, как ни странно, двоился в его восприятии. Вроде бы помещик, а присмотришься — совсем он никакой и не барин. Разве так баре себя ведут? Целый день от зари до зари Виктор Петрович, как клятый, в поле, в лесу, в степи. Сам копает лунки для посадки деревьев, сам сажает. Ходит за отвальным плугом, проверяет аршином глубину вспашки. Дает указания хлеборобам, толковые, словно сам всю жизнь земледелием занимался. И все чаще и чаще он виделся Кондрату в облике не барина, а ученого-труженика, влюбленного в эту родную степь, которую он, не жалея ни сил, ни времени, хотел из засушливой, безводной, дикой превратить в плодородную, цветущую.

Да, ученого, потому что на глазах Кондрата Виктор Петрович не только работал, как рядовой земледелец, но и учился. Идя за плугом, раскрывал книгу и пробегал глазами страницу за страницей. Ехал в коляске — также читал какую-нибудь брошюру. Читал каждую свободную минуту. Книги его были, в большей части, научные: по агрономии, по лесоводству, гидротехнике и механике, чаще на иностранных языках: английском, немецком, французском, шведском, итальянском. Кондрату Виктор Петрович говорил:

— Тебе бы, братец, если хочешь сведущим инженером стать, надо обязательно английский и французский языки выучить. Да и немецкий не мешало бы, чтобы пособие по механике читать. У них по сему предмету много преотличных книг, а ведь у нас, на родном нашем, почти ничего не написано, а если что и напечатано —.то чушь.

Большие серые глаза его печально, сочувствующе смотрели на юношу. И тому казалось, что Виктор Петрович переживает, как трудно Кондрату будет обходиться без нужной литературы.

Кондрата и сейчас волновало не то, что ответит на его просьбу Скаржинский, он был уверен в положительном ответе. Его мучило другое. Не покажется ли его просьба Виктору Петровичу просто смешной? Не улыбнется ли тот в ответ своей печальной, как всегда, улыбкой, а затем насмешливо процитирует своим ровным глуховатым голосом известное изречение «не хочу учиться, а хочу жениться». Но Кондрат, если дело повернется так, мужественно перенесет стыд и не отступит. Он убедит Виктора Петровича, что тут дело не в его мальчишеском капризе, а в судьбе его и Богданы. Он все расскажет, даст слово, что если даже женится, все равно будет продолжать учебу, пока не получит диплом механика. Он должен жениться на Богдане и не дозволить ее жадному отцу продать дочь в рабство какому-то деспоту. «И я честно обо всем расскажу Виктору Петровичу», — подумал он и распахнул дверь в кузницу.

Но как он ни храбрился, все же вздохнул с облегчением, увидев, что здесь нет Скаржинского и не надо прилюдно обращаться к нему с деликатной просьбой.

В кузнице пылал огонь горна, около него работал кузнец Варавий и молотобоец Семен. Они так были заняты, что даже не заметили прихода Кондрата. Варавий — рослый, лысый старик с седой опаленной бородой — держал жилистыми руками клещи, в которых была зажата нагретая до малинового цвета массивная металлическая полоса. Положив раскаленное железо на наковальню, он хрипло кричал невысокому рябоватому человеку, держащему обеими руками двенадцатифутовый молот:

— Бей! Чего глаза вылупил? Бей!

Рябоватый, натужась, поднимал тяжелый молот и ударял им по раскаленной полосе. Один удар у него вышел неудачным, слабым. Осыпая огненными искрами, молот скользнул по остывающему металлу. Молотобоец зашатался, чуть не упал. У него начался приступ глухого кашля.

Варавий гневно сверкнул глазами из-под насупленных седых бровей. Он не смог сдержать своей досады.