Юрий Трусов - Золотые эполеты

Павел Степанович Нахимов, казалось, мог быть довольным отличной выучкой своих моряков. Однако он был печален. «Боже мой! Сколько уже погибло людей…» Он снял фуражку и перекрестился. Флаг-офицер поспешил его успокоить:

— Ваше превосходительство, наши потери минимальны.

— Точнее!

— Убитых пока не более сорока человек.

— А у противника?

— Турки потеряли более полторы тысячи. При взрывах их кораблей погибли целые команды.

— Господи, укрепи меня. Дай мне силы вынести этот ужас! — прошептали запекшиеся губы адмирала. Он снова перекрестился и надел фуражку.

— Я верующий. Христианин, — сказал он смущенно, как бы оправдываясь, адъютанту, невольному свидетелю этой сцены.

Но бой еще не кончился. Требовалось разгромить остальные боевые корабли неприятеля и подавить шесть береговых батарей. Корабль Нахимова находился в центре сражения. Он сам стоял на юте с подзорной трубой. Его осыпали разбитые в мелкие щепки реи, разорванные в клочья паруса, сокрушенные ванты. На его плечо упала разбитая ядром стеньга [34] 2 Стеньга — вторая часть мачты . Ее обломок больно ударил Нахимова в плечо, но и этот болезненный ушиб не смог заставить адмирала уйти с боевого поста.

Начавшиеся пожары на остальных турецких судах предрешили их неминуемую гибель. Огонь медленно, но верно добирался до их пороховых складов — крюйт-камер, и взрывы стали засыпать горящими обломками кораблей турецкую часть города. Синоп охватили пожары. Экипажи кораблей, спасаясь, поджигали свои суда и вплавь добирались до берега. Из всей турецкой эскадры уцелело лишь одно судно — черный пароход-фрегат «Таиф». На нем держал флаг адмирал Муштавер-паша, англичанин по национальности, по фамилии След. Он в самом начале сражения понял, что оно окончится катастрофой для турецкого флота, и решил бежать, пользуясь хорошей скоростью своего парохода и его отличной маневренностью. Муштавер-паша ушел от преследовавших его русских фрегатов, вырвался из гавани и тут наткнулся на спешащих к месту боя в Синоп три русских парохода. Если бы пароход Следа «Таиф» не был таким быстроходным судном и так хорошо вооруженным, ему бы не сдобровать. Но все три русских парохода — «Одесса», «Крым» и «Херсонес» — были старой конструкции, отличались не только медлительностью, но и плохим вооружением. Они имели всего лишь восемнадцать пушек против двадцати двух на «Таифе», у которого еще в придачу имелось два бомбических десятидюймового калибра орудия нового образца. Однако адмирал Корнилов, придерживаясь суворовского правила: «Воюют не числом, а умением», смело повел свою «Одессу» в атаку на турецкий пароход. Произошла перестрелка. Ядро «Таифа» перебило железную шлюпбалку, пробило корпус шлюпки, разнесло стойку штурвала и ранило ее осколком, стоящего рядом с адмиралом Корниловым, мичмана Хурделицу.

— Поздравляю, мичман, с боевым крещением, надеюсь, не сильно вас задело? — спросил адмирал.

— Пустяки, — попытался улыбнуться раненый. Из его руки закапала на пол мостика кровь.

— Надо наложить жгут.

Осколок впился в мякоть предплечья и, очевидно, задел вену. Тут же к Кондрату подошел старый матрос, умело вынул осколок, перевязал рану чистым платком.

— До свадьбы заживет, мичман, — улыбнулся Корнилов. Кондрат нахмурился, закусил губу. Он с тоской вспомнил про Богдану. В последнее время он старался не думать, не вспоминать о ней. Суровые слова кузнеца Варавия, осудившие ее отношение к нему, крепко застряли в его памяти. И вот сейчас они припомнились.

— Больно, мичман? — спросил адмирал. — Пойдите в каюту, полежите.

— Спасибо, ваше превосходительство, — ответил Кондрат и добавил: — Плохой я казак, коли из-за такого пустяка из строя выходить буду…

А турецкий пароход уже ушел за пределы досягаемости пушечных выстрелов.

— Взял курс на Стамбул, где разнесет по всему миру о поражении… — сказал Бутаков.

Однако пушечный гром и взрывы со стороны Синопа стали доноситься сюда, в открытое море.

— Пойдем к месту сражения, к Павлу Степановичу. Может, ему наша помощь нужна, — сказал Корнилов. — Хотя он свое дело хорошо знает и без нас отлично управится.

Корнилов приказал повернуть «Одессу» к Синопу и дать сигнал пароходам «Крым» и «Херсонес» следовать за ними.

Когда пароход «Одесса» вошел в бухту Синопа, Корнилов увидел уже следы отгремевшего грандиозного морского сражения. Вся акватория гавани была затянута темно-бурым дымом, который плыл над ее взбаламученными волнами, где плавали обломки потопленных неприятельских кораблей. Все они, кроме вышеупомянутого парохода «Таиф», были здесь уничтожены. Некоторые из них, подожженные бомбами, чтобы не утонуть, выбросились на берег и теперь догорали. Их чадящее пламя сливалось с огненными языками огромного пожара, охватившего прибрежную часть города. Русские военные корабли, хоть отчасти и пострадали в бою, но непоколебимо стояли под боевыми флагами на якорях на своих позициях, готовые хоть сейчас начать новое сражение.

У Корнилова от радостного волнения перехватило дух.

— Молодец, Нахимов, ай-да Павел Степанович! Какой молодец! — Только это он успел крикнуть Бутакову и подполковнику Сколкову, адъютанту Меньшикова, который его подсунул как наблюдателя и в то же время курьера светлейшего.

В это время пароход «Одесса» стал проходить совсем рядом с поврежденными кораблями. Когда же поравнялся с ними, экипаж «Одессы» не выдержал — закричал дружно: «Ура!» — в честь победителей, так что слова адмирала как бы слились с матросскими приветствиями.

— Вот видите, ваше превосходительство, восхищение которое вы выразили вице-адмиралу Павлу Степановичу Нахимову, слилось с голосами солдат. Однако в этом сражении, как видно по поврежденному рангоуту, более всех пострадал линейный корабль «Императрица Мария», на котором Павел Степанович держал флаг, — сказал Сколков.

— Вы абсолютно правы, именно на этом корабле он держит флаг — это любимый корабль Нахимова. И, конечно, он, как всегда, находился на самом опасном участке. Отсюда и самые большие повреждения у этого корабля. Боюсь, как бы не случилась беда с самим Павлом Степановичем. — И он приказал Бутакову немедленно подойти к «Марии». К радостным чувствам Владимира Алексеевича Корнилова присоединилась острая тревога за судьбу творца этой замечательной победы. Эта тревога прошла у него только тогда, когда «Одесса» подошла вплотную к высокому борту «Императрицы Марии» и он увидел на юте статную, в обгоревшей шинели, со сбитым на бок эполетом, знакомую фигуру флотоводца. У него сразу стало спокойнее на душе.

— Слава Богу, жив! Жив наш победитель! — воскликнул Корнилов. По веревочной лестнице с юношеским проворством он поднялся с палубы парохода на высокий борт линейного корабля, а затем вбежал на ют, где еще не убрали щепки разбитых турецкими ядрами мачт и рей, обрывков парусов и такелажа. Здесь вице-адмирал Корнилов обнял и поздравил с победой вице-адмирала Нахимова. Павел Степанович смущенно воспринял поздравление, как и радостное возбуждение Корнилова.