Юрий Трусов - Золотые эполеты

Кондрат думал, что его, как и всех членов машинной команды, пошлют ремонтировать «Владимир». Это давало ему возможность в свободное от работы время походить по городу и поискать Богдану, но вопреки его желанию и даже воли главного механика Ларычева, который считал, что он как умелый мастеровой принесет пользу на ремонте, его неожиданно перевели на пароход-фрегат «Одесса». И перевели вместе с капитан-лейтенантом Григорием Ивановичем Бутаковым.

— В море пойдем на днях вместе с вице-адмиралом. «Владимир» долго будет ремонтироваться. Остались теперь пароходы-тихоходы, а из них лучший «Одесса». Вице-адмирал теперь на «Одессе» решил плавать. Вот он нас с тобой и берет, знать, нам доверяет. Меня капитаном, а вас, поздравляю с повышением, не кочегаром, а механиком-мичманом, — улыбнулся Григорий Иванович. — Думаю, что тут не обошлось без ходатайства перед самим командующим светлейшим князем Александром Сергеевичем Меньшиковым. Светлейший все может. Он любимец самого императора. Слово его — закон. Вот он вас после доклада вице-адмирала и произвел.

— Как же это так? — недоуменно спросил Кондрат. Он был удивлен, что Бутаков, вместо обычного — «ты», теперь стал говорить ему вежливо — «вы».

— А вот так. Новую должность изволили учинить — мичман-механик. Оценил вас вице-адмирал. Золотое у него сердце. Ну теперь вы, надеюсь, поняли? — прищурился в улыбке Бутаков.

— Так точно, капитан-лейтенант! — поднял дрогнувшую от радости руку к бескозырке Кондрат. — Разрешите идти?

Он рванулся в кубрик за вещами.

— Постойте! — крикнул Бутаков. — Не торопитесь. Ваши вещи в каюту доставит матрос, а пока пойдите на берет в цейхгауз. Вице-адмирал распорядился на счет вашей новой экипировки. Там зайдете во флотскую швальню к портным.

В этот же день в офицерском обмундировании, пригнанном по фигуре, отглаженном, сверкая белоснежным воротничком, новоиспеченный мичман-механик вступил на палубу парохода-фрегата. Новенький мундир плотно стягивал его мускулистое тело. Кондрат чувствовал себя в нем неловко. Особую скованность он испытывал при посещении кают-компании, в офицерской среде, но тут его выручал природный такт, наблюдательность. Он избегал вступать в разговоры с окружающими. Наблюдал и перенимал все, что считал для себя нужным и полезным. Впитывал, как сухая губка влагу, хорошие манеры, умение просто и непринужденно держаться, лаконично и точно выражать свои мысли. В этом отношении перед его глазами всегда был как бы эталоном идеально-воспитанного, мужественного, благородного человека — сам вице-адмирал.

К сожалению, он сейчас отсутствовал. Вернувшись из морской разведки с призом в Севастополь, Корнилов должен был направиться по делам службы в Николаев, где находилось управление Черноморским флотом, штаб которого он возглавлял. Только 15 ноября он смог снова вернуться в Севастополь, где его ожидал долгий тяжелый диалог с командующим, рослым, статным и высокомерным стариком, — светлейшим князем Меньшиковым. Он был правнуком знаменитого приближенного Петра Великого. От своего знаменитого прадеда Александр Сергеевич унаследовал его талант остроумного, веселого царедворца, умеющего развлекать императора и его окружение каламбурами, анекдотами и втереться в доверие его величества. Здесь у Меньшикова не было равных, Он был достаточно образованным, властолюбивым, но не особо знающим военное морское дело, хотя и занимал в этих областях руководящие должности.

Командуя морскими силами, он затормозил развитие Черноморского флота, преследовал офицеров, пытавшихся внедрить передовые мысли на флоте. По этой причине он не терпел и вице-адмирала Павла Степановича Нахимова. Сейчас Меньшикова выводила из себя только одна мысль, что Корнилов поручил разгромить неприятельскую эскадру Нахимову. Эскадру, которая, по данным разведки, выйдя из Босфора, сосредотачивалась где-то в гаванях Пендерекли или Синопа.

Шагая по своему кабинету, светлейший недовольно посматривал на Корнилова.

— Я, Владимир Алексеевич, знаю, что адмирал Нахимов умеет хорошо бить противника. Может статься, даже он его разгромит. Но ведь неприятельские корабли будут сопротивляться, прикрываясь батареями, которые расположены в гавани Синопа. Зная Нахимова, хочу сказать, что он обязательно пойдет напролом, введет свою эскадру в гавань, обстреляет вражеские корабли, а вместе с ними пострадает и город. Этот самый Синоп, черт его побери. Но стрелять по нему нам запретил император. Потому что разгром турецкого города будет предлогом для Англии и Франции объявить нам войну.

— Но, ваша светлость, османский флот надо уничтожить, ибо он опустошит города нашего Причерноморья. У нас есть печальный пример: турки без объявления войны вероломно уничтожили пост Святого Николая и вырезали там поголовно всех жителей. А ведь Синоп почти рядом с берегами нашей Родины. Положение угрожающее.

— Понимаю всю опасность этого положения и тоже считаю, что османский флот надо уничтожить.

— Но как тогда это сделать?

— Вы меня спрашиваете, как? Вы — лучший наш адмирал. Разумеется, выманить вражеский флот в открытое море и уничтожить.

— Легко сказать — выманить, турецким флотом командует не ребенок, а старый, опытный адмирал Осман-паша, настоящий моряк, храбрый как лев, и хитрый как лиса. Его флот не выманишь из-под прикрытых батарей. На это смешно даже рассчитывать.

— Конечно, смешно Нахимову, а не вам, Корнилову, — скаламбурил, хитро улыбнувшись в седые усы, Меньшиков.

— Но я ведь не бог, помилуйте, Александр Сергеевич, — поклонился Корнилов, давая понять, что разговор закончен.

— Подождите, — остановил его командующий. — Я не сказал вам еще самого главного. Я просто не хочу, чтобы вашему Нахимову принадлежала честь такой победы.

— Но почему же, ваше сиятельство?

— Могу сказать вам. Только вам, по строжайшему секрету. Впрочем, я убежден, что вы со мной согласитесь… Уж очень этот Павел Степанович, ну, как вам сказать, либеральничает, вернее, панибратствует с этим хамьем — матросней. Прямо какой-то матросский адмирал… А ведь мужичью нужна розга, или как у вас там на кораблях, — линек. Да, да, линек! Этих матросов надо почаще пороть этими линьками…

— Но Павел Степанович христианин. Он милосерден, — пробовал возразить Корнилов.

— Одно другому не мешает. Можно быть хорошим христианином и пороть. Ведь в Евангелии сказано: «Не убий!» А пороть мужичье надо для порядка. Мне один эскулап говорил, что порка освежает мужика и даже полезна, — светлейший захихикал. — Но лично считаю, что мой эскулап, конечно, преувеличил.

— Эскулап этот точно преувеличил. Потому что, если бы его отстегали линьками наши матросы, то вряд ли бы он это говорил, ваша светлость.