Владимир Муравьев - Слава столетия [исторические повести]

— Не пойдет — так мы ее в монастырь! Прощенья просить будет, а я еще подумаю, простить ли.

— И государыня невеста на тебя гневается!

— Катька зла, что не дал ей заграбастать драгоценности, что остались после царевны Натальи. Ладно, и так хороша.

— А еще слыхал, этот князишка молдаванский пустил про тебя ругательные вирши. Сатиры какие–то.

— Скажи.

— Да я не упомнил.

— И шибко ругательные?

— Непотребными словами, правда, не лает. Дураком только тебя обозвал и каким–то Менандром, а все же… Люди смеются.

— И ты смеялся?

— Я — нет. Как же можно!

— Вирши эти мне достань, а князя я проучу. Он у меня закается вирши сочинять.

Парикмахер собрал свои ножницы, бритвы, щетки, гребешки и раскланялся. В дверях он столкнулся с солдатом, который вбежал в комнату и, стукнув каблуками, встал перед князем Иваном.

— Депеша от князя Алексея Григорьевича.

— От отца? — удивился Долгорукий и развернул пакет.

— Требует срочно во дворец. Что там стряслось?

— Не знаю.

— Скажи, сейчас еду.

Среди пуховых подушек и тяжелых одеял метался в жару исхудавший мальчик. В неуютной огромной парадной спальне Головинского дворца, на широкой кровати под балдахином, он казался и меньше и моложе своих четырнадцати лет.

Этот мальчик был император России — Петр II.

Он умирал.

Еще день назад врачи надеялись на выздоровление, но сегодня надежды уже не оставалось.

Почти все время Петр находился в беспамятстве.

Князь Алексей Григорьевич Долгорукий — отец государыни невесты — жил в Головинском дворце, в нижних покоях.

Последние ночи он почти не спал, и даже в те краткие часы, на которые ложился в постель, чтобы вздремнуть, прислушивался сквозь дрему, что происходит там, наверху.

Когда на выздоровление царя уже не осталось никакой надежды и когда его смерти ожидали с часу на час, князь Алексей послал за родственниками.

Около полуночи в его спальне началось семейное совещание Долгоруких. Князь Алексей сидел на постели, непрестанно покашливая и зябко кутаясь в ватный халат.

— Худа надежда, чтобы император остался жив, — сказал он. — Надо подумать о наследнике.

Князь Василий Лукич осторожно спросил:

— Кого же думаете выбрать?

Князь Алексей показал пальцем вверх: прямо над его спальней находились покои императорской невесты.

— Вот наследница, — сказал он.

Князь Сергей Григорьевич, родной дядя государыни невесты, вскочил с кресла и торопливо, словно боясь, что ему не дадут высказаться, заговорил:

— А что? Надо написать духовное завещание, будто его императорское величество учинил ее наследницей…

Фельдмаршал Василий Владимирович возмущенно запыхтел:

— Что вы, ребята, врете! Как это можно, чтобы невесте быть наследницей престола? Кабы супруга была. Да и то сомнительно… Нет, в таком деле я вам не товарищ!

Фельдмаршал поднялся с кресла и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Все проводили его взглядами и, после того как он вышел, несколько мгновений молча смотрели на дверь.

Князь Алексей, испугавшись, что у других тоже возникнет желание уйти подобру–поздорову, торопливо проговорил:

— Давайте писать духовную. Пиши ты, Василий Лукич.

Когда завещание было написано, князь Алексей Григорьевич перечел его и покачал головой:

— Теперь бы сюда подпись государя. Да как подписать: он, чай, и рукой уж двинуть не в силах.

Иван Долгорукий, молчаливо сидевший в стороне встрепенулся и достал из кармана листок бумаги.

— Вот, взгляните.

Князь Алексей взял из рук сына бумагу, на которой было написано: Петр, Петр, Петр — несколько десятков раз. Все подписи были совершенно одинаковы.

— Ну и что? Государева подпись.

— Ан нет! Эта вот — государева, а эта — моя, — возразил князь Иван. — Вон как похоже получилось!

— Не отличишь, — подтвердил Василий Лукич.

— Так что в случае нужды я подпишу духовную.

— Опасно… — Князь Алексей поежился. — Может, все–таки удастся заполучить подпись государя. Иди, Иван, к нему. На тебя вся надежда.

Но было уже поздно: во втором часу ночи император России Петр II скончался.

Поспешный съезд Долгоруких во дворец был замечен. Известие о нем быстро распространилось по Москве. Сенаторы, генералы, вельможи, министры, несмотря на поздний час, поспешили в Лефортово.

Дворец был полон людей, а кареты все подъезжали и подъезжали.

Фонари и свечи горели в залах, в коридорах, во флигелях.

Через открытые двери по всему дворцу со сквозняком тянуло приторным, душноватым дымком ладана.

Приехал князь Дмитрий Михайлович Голицын. Тяжело и плотно ступая, как солдат, идущий на приступ, ни на кого не глядя, не отвечая на поклоны, он прошел во внутренние покои.

Начальнику дворцовых караулов Салтыкову было приказано усилить посты перед покоями государя и никого не пропускать.

Двери закрылись. Перед ними и в переходах, ведущих в царские покои, как безмолвные изваяния, встали солдаты с примкнутыми штыками.

Вельможи, сенаторы, генералы бесцельно бродили по коридорам, сходились, расходились, снова сходились. Словно какая–нибудь дворня, шушукались по углам и заглядывали в глаза поручиков и солдат, с непроницаемым видом выходивших из внутренних покоев.

Генерал–прокурор Ягужинский, зять канцлера — старика Головкина, долго стоял, ожидая, когда его пригласят. Но его не пригласили.

Феофан Прокопович прибыл во дворец при всех регалиях и знаках власти первого члена Святейшего Синода и тоже не был допущен.

Салтыков и граф Матвеев беспрерывно обходили караулы.

Подойдя к Кантемиру, граф Матвеев шепнул:

— Сейчас начинается совещание об избрании нового государя. Приказано удвоить посты у зала совета. Идем, я тебя поставлю туда.

Совещание происходило в угловой зале на втором этаже.

В золоченых креслах, сдвинутых от стен в одно место, сидели члены Верховного тайного совета: Долгорукие, Голицын, канцлер Головкин; не было одного Остермана.

Князь Алексей Григорьевич робким, прерывающимся голосом проговорил:

— Имеется письмо — завет государя в пользу государыни невесты… — Он быстро пробежал взглядом по лицам присутствующих.

Все молчали.

— Дом Петра Первого со смертью Петра Второго пресекся. Справедливость требует перейти к линии брата Петра — царя Ивана Алексеевича, — твердо сказал князь Дмитрий Михайлович Голицын. Его уверенный голос прозвучал особенно внушительно и невольно подчинял своей силе. — Старшая дочь Ивана Алексеевича, Екатерина, замужем за герцогом Макленбургским, так что ей нельзя занять престол. Зато вторая дочь, Анна, герцогиня курляндская, которая ныне имеет пребывание в Митаве, свободна и обладает необходимой рассудительностью.