Владимир Муравьев - Слава столетия [исторические повести]
- Название:Слава столетия [исторические повести]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Детская литература
- Год:1979
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Владимир Муравьев - Слава столетия [исторические повести] краткое содержание
Слава столетия [исторические повести] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— По кондициям и по письму, в котором изложена воля государыни, — ответил Голицын, но тут же быстро добавил: — Верховный тайный совет готов рассмотреть все мнения, которые поступят от правительствующих особ.
Верховники так же, кучкой, удалились во внутренние покои.
На выходе из дворца к Черкасскому подошел Татищев:
— Алексей Михайлович, генерал Леонтьев привез из Митавы за крепким караулом какого–то арестанта.
Черкасский побледнел.
Глава 5. Бунт во Всехсвятском
Князь Черкасский начинал изнемогать. Появилась неприятная слабость в руках и коленях. Не находя себе места, он бродил по комнатам.
«Уж скорее бы…» — думал он.
К чему относилось это «скорее бы», он, пожалуй, и сам определенно не знал. В голове было пусто.
Час назад примчался взволнованный и перепуганный Татищев… После объявления письма Анны Иоанновны Верховный совет допрашивал привезенного из Митавы арестанта — камер–юнкера Сумарокова, и тот признался, с каким поручением посылал его в Митаву Ягужинский.
Ягужинский в это время еще не успел уехать из Дворца. Его потребовали в зал, где заседал Верховный совет. А когда он явился, фельдмаршал Долгорукий набросился на него с обвинениями в заговоре против правительства, сорвал темляк со шпаги и приказал арестовать.
Тут же состоялся суд, в котором верховники выступили и обвинителями и судьями.
Верховный совет приговорил Ягужинского к смертной казни.
С канцлером графом Головкиным, тестем Ягужинского при объявлении приговора случился нервный припадок, и его увезли домой. Немного придя в себя, канцлер с дочерью и сыновьями поехал к князю Голицыну просить о помиловании зятя…
Все это Татищев наскоро рассказал и вновь умчался, пообещав приехать, как только узнает о результатах визита Головкиных к Голицыну.
Перед Черкасским замаячил страшный призрак Тайной канцелярии — ужасного орудия искоренения государственной измены. Что это такое, он знал, как, впрочем, и все в России, очень хорошо.
Хотя в прошлом году Тайная канцелярия была упразднена императорским указом, упраздненным оказалось лишь наименование. Верховный совет нуждался в подобном учреждении не менее, а, может быть, даже больше, чем прежние властители. Розыскные дела о государственной измене велись по–прежнему, и люди в обиходе по–прежнему называли незримых вершителей этих дел Тайной канцелярией.
В сенях хлопнули двери. То ли действительно хлопнули слишком громко, то ли это просто показалось князю Черкасскому. Он вздрогнул и опустился в кресло.
В гостиную вошли Татищев и Кантемир.
— Помилован, но оставлен под стражей, — сказал Татищев.
— Слава богу! — И князь поднял ко лбу тяжелую руку.
— Однако же это беззаконие, — горячо заговорил Кантемир, — чтобы несколько вельмож присваивали себе право в тайном заседании лишать чести и жизни известного, заслуженного человека, одну из первых персон государства, безо всякой явной вины с его стороны.
— В Тайной канцелярии вину отыщут, — сказал Черкасский.
— Тайная канцелярия! Позор и стыд России перед Европой!
— Позор–то позор, и стыд тоже, а вот существует — и все тут.
— Ее не должно быть! Ее следует уничтожить, как в европейских странах уничтожена инквизиция. О, как тут не сожалеть, что начатое Петром Великим дело европеизации России не было доведено до конца!
— Как бы теперь все вспять не пошло, — сказал Татищев. — Глядишь, и тех законов, что есть, лишимся. Самовластие нескольких фамилий несет многие беды государству. У всякой — своя партия, свои клевреты, одни казнят, другие милуют, у каждого сильного вельможи свой закон, а проще говоря, полное беззаконие.
— Да уж одно то, что Верховный совет посмел унизить образованный Великим Петром Сенат и присвоил себе его права, — есть тягчайшее беззаконие и преступление, — сказал Кантемир.
— Ох, много чего присвоил себе Верховный совет! — вздохнул князь Черкасский.
— И если сейчас дворянство смолчит, то потом будет поздно, — продолжал Татищев. — Я сам слышал, как один долгоруковский клеврет, бригадир Козлов, выболтал их тайные намерения. «Анна, — говорил он, — будет поступать, как велит ей Верховный тайный совет. И государыней–то она сделана только на первое время, — это, мол, всего–навсего помазка по губам».
Кантемир резко повернулся к Черкасскому:
— Алексей Михайлович, если вы, преосвященный Феофан и прочие знатные сподвижники Великого Петра поднимете свои голоса против верховников, то все дворянство присоединится к вам. Не думаю, чтобы князь Дмитрий помиловал Ягужинского по доброте душевной: он страшится дворянского неодобрения.
— У князя Барятинского и Новосильцева уже говорили о том, какие претензии предъявить Тайному совету, — сказал Татищев.
— И вы, Алексей Михайлович, должны подать свое мнение.
— Я подумаю, — ответил Черкасский. — С Барятинским потолкую, с кем другим. За подписью многих–то мнение весомей будет.
…Анна Иоанновна приближалась к Москве.
На всем пути ей устраивались торжественные встречи, подобающие царствующей особе. В Риге гарнизон приветствовал ее пальбой из пушек и ружей, в Новгороде навстречу ей вышел епископ, повсюду ее поезд окружали толпы народа.
Сопровождал Анну придворный штат, положенный ей как курляндской герцогине: фрейлины, пажи, гофмейстер. В своей карете она везла годовалого сына Бирона — это была единственная уступка, сделанная ей Василием Лукичом. Сам Василий Лукич находился при ней неотлучно.
9 февраля Анна Иоанновна прибыла в подмосковное село Всехсвятское, что за Тверской заставой, и остановилась в старом путевом дворце. Отсюда должен был совершиться ее торжественный и символический въезд в древнюю столицу московских государей.
Низкие горницы старинного дворца давно уже не видели в своих стенах такого количества знатных персон.
Теснота была невероятная. Но Василий Лукич, ютившийся в убогом чуланчике, был доволен: все и всё на глазах — и кто пришел, и кто вышел, а через дощатые перегородки слышно каждое сказанное слово.
Шпионы передали ему, что Феофан Прокопович сказал о нем, будто он стережет государыню, «аки некий цербер».
— Цербер так цербер, — ворчал Василий Лукич, — а все же нас Анна слушает, а не вас.
Анна тяготилась надзором, но покорялась. Она часами ласкала маленького Бирона, играла с ним, наряжала. Младенец чертами лица очень походил на отца.
В первое же утро пребывания во Всехсвятском, развертывая ребенка, Анна нашла в одеяльце записку. В ней было написано то же, что она узнала еще в Митаве из письма Ягужинского. Но записка излагала все короче, решительнее и призывала императрицу к твердости.
Фрейлина, молодая Салтыкова, увидев, что Анна обнаружила послание, улыбнулась и шепнула:
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: