Владимир Муравьев - Слава столетия [исторические повести]

В этот день у Черкасского собрались многие из тех, кто подписал «мнение», под которым первой стояла подпись князя. В былые времена большинство из них сидело бы дома, со страхом прислушиваясь к стуку у ворот, но последний месяц многое изменил в обычном поведении российского дворянства и, прежде всего, открыл заманчивую возможность действовать против правительства группами и открыто.

— Ягужинского пощадили, нам пощады не будет, — говорил граф Матвеев. — Так зачем ждать, когда нам отсекут головы? Война так война! Атакуем первыми.

— Как?

— Перебить их всех восьмерых — и дело с концом.

— Затруднительно это, — сказал Мусин–Пушкин. — Верховники чужих к себе не подпускают, на людях появляются только с охраной. Да и кто пойдет на такое дело? Вот если подать в совет бумагу, написать, что, мол, все ваши замыслы для нас не тайна и что, мол, мы не согласны…

— Пеняла телка медведю, что он ее мамку задрал, — перебил его Матвеев.

Наступило молчание.

Близился вечер, и все чаще взгляды присутствующих останавливались на темнеющих окнах.

— Господа, мы не подумали еще об одной возможности, — сказал Кантемир. Все повернулись к нему. — Мы можем изложить свои претензии, как предлагает граф Мусин–Пушкин, но подать прошение не в совет, а государыне. В ней мы найдем себе защиту и узду верховникам.

— Некоторые писали государыне, — отозвался сенатор Новосильцев, — однако жалобы их дальше совета не пошли. Эти псы ничего, что может им повредить, не допускают до ее величества.

— Надо вручить ей в собственные руки и принародно.

— Ты, князь, словно с луны свалился, — усмехнулся граф Матвеев. — С прошением–то Долгорукие тебя на порог дворца не пустят, не то что к государыне.

— Меня не допустят, а всех нас не посмеют не допустить. И арестовать никого не посмеют, когда мы придем все вместе. Только надо действовать нынче же — завтра, может быть, будет уже поздно.

— Да, да, — сказал князь Черкасский, — пасть к ногам государыни…

— А если кто встанет на пути, то у нас есть шпаги, — вновь оживившись, воскликнул граф Матвеев. — Пиши, князь, петицию!

Кантемиру освободили место за столом. Слуга внес свечи, зажег настенные канделябры.

Но едва Кантемир взялся за перо, как сразу же начались разговоры по поводу содержания петиции. Вновь вспыхнули прежние разногласия, спор грозил затянуться надолго.

— А, что там расписывать! — стукнул кулаком по столу граф Матвеев. — Пиши, что желаем, чтобы государыня правила самодержавно, как исстари повелось на Руси, и что мы, рабы ее, изобьем всякого ее супостата!

Слова Матвеева вызвали шумное одобрение офицеров.

— Надобно сказать и про наши, дворянские, интересы, — возразил Мусин–Пушкин.

В конце концов сошлись на том, чтобы в прошении написать, что Верховный совет беззаконно забрал в свои руки всю власть и не считается с мнением общества и что российское дворянство умоляет государыню созвать совет по два человека от каждой дворянской фамилии, который рассмотрит все мнения, поданные за последний месяц, и решит все по справедливости.

Когда петиция была написана, все присутствующие поставили под ней подписи по старшинству чинов.

Около полуночи, условившись назавтра собраться во дворце к восьми часам утра, начали расходиться. Кроме того, каждый должен был оповестить, кого, сможет, о завтрашнем сборе дворянства. Граф Матвеев, Кантемир и Федор Апраксин взялись объехать с петицией гвардейских офицеров и кавалергардов.

Князь Черкасский отозвал Антиоха в сторону.

— Я поеду ночевать к Шаховскому, — тихо сказал он, — от греха подальше. Ты–то знай, а другим не говори. Береженого бог бережет…

Арестов в ночь на 25 февраля не было, но это уже ничего не могло изменить.

Утром Верховный тайный совет собрался на очередное свое заседание в одной из палат Кремлевского дворца.

Обсуждали регламент коронации.

В десятом часу Василий Лукич Долгорукий вышел из палаты и тотчас вернулся, встревоженный и растерянный.

— Во дворце полно народу…

За ним в палату вошли князь Алексей Михайлович Черкасский, князь Барятинский, генерал–лейтенант Юсупов и генерал–лейтенант Чернышев.

— Желаем довести до сведения государыни наши неудовольствия, — сказал Юсупов.

— Пожалуйста. Вручите Верховному тайному совету прошение, совет его рассмотрит и доложит государыне.

— Мы хотим вручить челобитную лично ее величеству.

— Государыня не может…

Слова Долгорукого потонули в возмущенном гуле за дверьми. В палату, гремя саблей, вбежал Салтыков.

— Ее величество согласна принять вас, господа! — крикнул он.

Анна ожидала депутацию дворянства в Грановитой палате.

Князь Черкасский обратился к Анне с просьбой выслушать мнение дворянства о действиях Верховного совета и государственном устройстве империи.

Анна замялась с ответом: в словах князя Черкасского была какая–то неопределенность, и она не могла сразу понять, что это значит.

Василий Лукич, уловив ее смятение, сделал отчаянную попытку перейти в наступление.

— Кто позволил вам присвоить себе право законодателя? — обрушился он на Черкасского.

В толпе послышался лязг оружия.

Черкасский, заикаясь и выкрикивая, ответил:

— Делаю это потому, что ее величество была вовлечена вами в обман. Вы уверили ее, что кондиции составлены с согласия всех членов государства, но это было сделано без нашего ведома и согласия!

Его слова поддержал одобрительный гул.

Из рядов гвардейских офицеров раздались выкрики:

— Не желаем, чтобы предписывали государыне законы!

— Желаем, чтобы государыня правила самодержавно, как ее предки!

— Тут записаны требования дворянства, — пытался говорить Черкасский, но его уже не слушали.

Глядя на растерянного князя Черкасского, Кантемир подумал, что петиция в его руках да и все мнения и проекты, писанные на многочисленных собраниях, в этот самый момент стали всего лишь пустыми бумажками. Русское дворянство, сделав несколько первых шагов по новому пути, легко и радостно соскользнуло в старую колею.

Граф Матвеев выступил вперед, отодвинув Черкасского.

— Ваше императорское величество, мы все верноподданнейше просим всемилостивейше принять самодержавство, какое Петр Великий и остальные ваши славные предки имели, а присланные от Верховного тайного совета пункты уничтожить.

Анна повернулась к Василию Лукичу Долгорукому и медленно, отделяя одно слово от другого, проговорила:

— Как, разве пункты, которые мне поднесли в Митаве, были составлены не по желанию целого народа?

— Нет! Нет! — закричали в толпе.