Владимир Муравьев - Слава столетия [исторические повести]

— Из имения опять прислали челобитную, — сказала княжна. — Мужики просят не брать с них за этот год оброка, так как, по их словам, они лишены хлеба насущного.

— Это правда, у них второй год неурожай, — не отрываясь от рукописей, ответил Антиох.

— Конечно, не только наши мужики так бедны — у других тоже не богаче, но рука не поднимается отнимать у них последнее. А денег нет. Прямо не знаю, что делать…

Кантемир посмотрел на сестру и улыбнулся ей.

— Можно сократить расходы. Зачем, например, мне новая карета, которую ты собираешься заказывать?

— Тебе для карьеры требуется бывать в свете. Чтобы друзья не заснули и не забыли нас, надо часто напоминать им о себе.

— Князь Алексей Михайлович Черкасский сегодня целое утро тоже говорил мне о необходимости делать карьеру…

— Он прав. Люди, гораздо менее достойные, давно опередили тебя. А ты как был, так и остался всего–навсего поручик. И виноват в этом отчасти ты сам. Ты ничего не добиваешься. А ведь как деятелен был тогда, в начале царствования… Я уж подумывала, что ты…

— Тогда у меня была цель, — перебил Антиох сестру. — Мне показалось, что можно вернуться на стезю, проложенную Петром Великим. Но теперь–то я вижу, что только показалось. Из всего утраченного после смерти Петра императрица намерена восстановить только одно: вернуться со двором из Москвы в Петербург. Ну не насмешка ли судьбы? Князь Алексей Михайлович соблазнял меня генерал–прокурорством, канцлерством… Но не завидна для меня такая приманка. Вот моя жизнь, вот счастье. — Антиох поднял в руках несколько листов рукописи. — Богатый или нищий, в веселье или в печали, всегда одна мне отрада — стихи.

Окончив читать, Антиох помолчал, потом сказал:

— Не осуждай меня, сестра. Иначе я не могу.

По утрам Анна любила поваляться в постели. Час, а то и два проходили между пробуждением и тем моментом, когда она, сев на постели, приказывала подавать умываться.

Поэтому Бирон, пришедший со своей половины с утренним приветствием, был очень удивлен, застав императрицу не в спальне, а в кабинете.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил он. — Вы нездоровы?

Анна улыбнулась в ответ:

— Разве я похожа на больную?

Она действительно в это утро выглядела на редкость хорошо. Ее широкое лицо с крупными мужскими чертами и рябинами на лбу и щеках уже утратило утреннюю одутловатость, а глаза блестели свежо и приветливо.

В руке Анна держала какую–то бумагу, которую, видимо, только что читала.

Бирон наклонился, поцеловал руку:

— Какое–нибудь важное дело?

— Нет. Это — стихи.

— Вы читаете русские стихи? — удивился Бирон, взглянув на бумагу. — Разве есть русские стихи? И что за фантазия — читать стихи?

— Они обращены ко мне.

Анна слегка смутилась. Она никак не могла привыкнуть к своему положению, и ее императорство все еще казалось ей сладким волнующим сном. И все, что подтверждало его действительность, радовало и волновало ее.

Стихи были похвальной одой ей — «благочестивейшей государыне Анне Иоанновне, императрице и самодержице всероссийской». И только поэтому она уже в который раз старательно перечитывала их.

Больше всего ей нравились первые строки, а дальше вирши становились слишком хитроумными, и смысл их был для Анны темноват.

Бирон сел в кресло и вытянул длинные крепкие ноги, обтянутые розовыми чулками.

— И что же пишет этот российский стихотворец?

Бирон знал по–русски лишь несколько ругательств. Анна начала переводить стихи на немецкий язык.

— Он пишет, что я красивая женщина…

— Гм, у него губа не дура.

— …Знатная по рождению, украшение царского рода. Потом он провозглашает славу нашему царскому дому.

— Вполне похвальные речи для подданного.

С дальнейшим переводом Анна замялась:

— «Если, видя твои дела, не открываю рта и молча к твоей славе палец направляю…» Вот ведь когда говорит прямо, все понятно, а как почнет рассуждать да всякие пиитические фигуры выводить, сразу и не поймешь.

— Стихотворцы все такие. Моя законная тоже как заведет свои вирши, ни черта не поймешь. И откуда они только такие чудные слова берут!.. Ну ладно. А чего этот стихотворец просит? И кто он?

— Светлейший князь Кантемир. А домогается он должности президента Академии наук и желает свои вирши напечатать книгой.

— И что же вы решили, ваше величество?

— Пусть печатает. И должность можно отдать. Место незавидное, никто из знатных его не просит.

— По рождению и уму князь Кантемир достоин занять должность более важную. Так что и место надо подыскать ему по достоинству.

Императрица вздохнула.

— Подыщи ему, друг, что–нибудь. Уж я не знаю что. А про книгу велю сегодня сказать: пусть печатает с посвящением.

— Вы прочли всю книгу?

— Что ты! Там такая кипа, недосуг читать.

— Мне князь Дмитрий Михайлович говорил, что многие обижаются на сочинения князя Кантемира, потому что он в сатирах своих насмехается над первейшими в государстве лицами. По нему выходит, все общество наше состоит из дураков и мошенников. А главное, он вовсе непочтительно пишет о духовных и светских лицах, занимающих высокое положение, много старших его летами, имеющих заслуги.

— Так он, думаешь, эти вирши хочет печатать?

— У него других нет.

— Ну тогда… Тогда это просто дерзость с его стороны — прикрывать свои бесчинства императорским высоким именем. Я ему не только президентского места не дам, я его…

— Но, ваше величество, нельзя забывать его усердия в вашу пользу в истории с кондициями. Не будь у вас таких подданных, как он, может быть, вы до сих пор были бы пленницею Долгоруких. А, как говорят, главной добродетелью государей является благодарность. Впрочем, решайте сами, ваше величество.

Анна растерялась.

— Конечно, конечно, князя Кантемира следует отблагодарить. А вирши — ерунда. Кому от них вред…

— Все–таки выставлять на посмешище первых лиц государства не годится. И не столько виршами неудобен князь Кантемир, сколько своим умствованием. Ныне он обличает министров, не признает церкви, а завтра, глядишь, посмеет осуждать императорскую власть.

— Так что же мне делать с ним? Посоветуй.

— Выход один: удалить от двора, а лучше всего и из государства.

— Выслать?

— Зачем высылать, можно назначить министром в какой–нибудь стране. Нынче как раз вакантная должность посла при английском дворе.