Дмитрий Миропольский - American’ец [Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого]

— За железо душу продадут, — коротко пояснил Робертс.

Крузенштерн по опыту многолетних плаваний знал, что недозревшие плоды можно использовать как овощи, а уже набравшие сладость спелые — как фрукты. Запасы провианта на борту подходили к концу, солонина экипажу давно осточертела, и обмен состоялся. С корабля сбросили канаты: торговцы привязывали к ним свой товар, за который получали куски старых обручей от бочек, предусмотрительно запасённых для таких случаев ещё в Кронштадте и подготовленных кузнецом. Всякий островитянин, получив железную полосу длиною в пять дюймов, гордо демонстрировал её остальным и радость изъявлял по-детски счастливым смехом.

Николай Петрович Резанов, который на время стоянки снова возглавил экспедицию, смотрел на эти коммерческие операции с презрением. В понимании царского сановника и придворного, создателя и одного из акционеров богатейшей Российско-Американской Компании, — коммерция представляла собой нечто иное. Обмена ломаной железки на пять кокосов или три-четыре плода хлебного дерева он решительно не понимал…

…и оживился, лишь когда воду между берегом и кораблём пересекла лодка, в которой восседал темнокожий мускулистый гигант в набедренной повязке. Робертс представил Крузенштерну с Резановым своего тестя — местного короля Тапегу. Монарх, сопровождаемый свитой родственников, поднялся на борт, и дипломатический приём начался с подарков: король получил нож и предлинный отрез красной материи, остальным достались блестящие пуговицы и прочие безделушки.

— Не надо их баловать, — посоветовал Робертс, — взамен вы вряд ли что-то получите. Неблагодарный народ, признательность у них не в чести.

Крузенштерн отвечал с достоинством:

— Я одариваю их вещами малоценными и не жду отдарков. Буду признателен, если вы сообщите королю мою уверенность в том, что он велит своим подданным не совершать против нас худых поступков.

В самом деле, кто мог знать, как поведут себя островитяне с нежданными гостями? Поэтому капитан ещё раз подчеркнул своё миролюбие, подарив Тапеге бразильского попугая, которым залюбовался король, — клетки с птицами были выставлены на шканцах. Из пушек и вооружённой команды Крузенштерн тоже тайны делать не стал, давая понять: у него есть чем ответить на недружелюбие.

Всё время, которое Тапега со свитой провёл на корабле, а его подданные плескались у борта, Фёдор Иванович рассматривал туземцев с растущим интересом. «Хоть сейчас к нам в Преображенский полк!» — думал он. Нукугивские мужчины были удивительно красивы, притом любой из них ростом достигал шести английских футов.

Островитяне прикрывали срам набедренными повязками. Некоторые стригли волосы вкруг всей головы, оставляя их только на темени. Другие выбривали всю голову так, чтобы по сторонам остались две толстых пряди: их завязывали в пучки наподобие рогов. Третьи брили полголовы, сохраняя волосы на второй половине. Уши воинов украшали серьги из морских раковин, а шеи — ожерелья из кабаньих клыков, зубов косатки и тонких кусочков дерева, усаженных красными горошинами. Мужчины красили тела в желтоватый цвет или смазывали кожу кокосовым маслом, однако особенное внимание Фёдора Ивановича привлекли татуировки, которыми был покрыт каждый воин. На могучем теле Тапеги не осталось и квадратного дюйма без рисунка из переплетающихся затейливых шрамов и цветных наколок, изображавших птиц и растительные орнаменты; даже бритую голову короля испещряли фигуры.

Туземные женщины обходились без татуировок и ограничивались рисунками на руках, но смутили решительно всю экспедицию, появившись на корабле в привычных туалетах — или, лучше сказать, почти без одежды. Небольшие куски светлой ткани одним концом охватывали бёдра, другим же были переброшены через левое плечо, оставляя обнажёнными одну или обе полных груди с лиловыми изюминами сосков. Для россиян после двух с половиной месяцев плавания зрелище глянцевых женских тел стало невыносимым испытанием…

…тем более, стоило Тапеге с попугаем, прочими подарками и свитой на закате отбыть с корабля, — мужчины-пловцы тоже направились к берегу, но больше ста женщин, совсем нагих или в эфемерных юбках, продолжали плескаться с обоих бортов. Столпившиеся на палубе матросы не понимали певучую речь, которая доносилась от воды, но откровенные жесты и телодвижения темнокожих русалок яснее ясного обнаруживали их намерения, вполне совпадавшие с ответным желанием изголодавшегося экипажа. И чем темнее становилось небо над океаном, тем более жалостливо звучали голоса искусительниц.

Когда Крузенштерн вошёл в каюту, которую делил с Резановым, камергер надевал башмаки, решив совершить перед сном променад.

— Если позволите, я не рекомендовал бы вашему превосходительству сейчас выходить на палубу, — сказал капитан и устало опустился на койку.

— Отчего же? — вскинул брови Николай Петрович. — Что мне мешает после стольких недель на жестоких волнах спокойно полюбоваться ночным видом на Нуку-Гиву?

— Боюсь, виды окажутся несколько… гм… неожиданными. — Крузенштерн говорил без охоты. — Днём команда была всецело занята корабельной работой, а сейчас я позволил пустить на борт женщин.

Как он и предполагал, Резанов пулей вылетел из каюты на палубу — и вскоре вернулся обратно в крайней степени возмущения.

— Вы знаете, что там происходит? — Потрясённый Николай Петрович судорожно жестикулировал и с трудом подбирал слова. — Это же… непередаваемо! Это… неописуемо! Они же на каждом свободном месте… на досках, на бочках, на ящиках… наши… наши матросы с чёрными! Без зазрения совести… бок о бок друг с другом… у всех на виду предаются похоти… Они… они рычат, как животные!

Камергер говорил всё громче, нимало не заботясь о том, что его могут слышать в других каютах.

— Обещаю вам, что женщины будут приходить только ночью, когда все работы выполнены, — примирительным тоном сказал Крузенштерн. — Придут раза два-три. После я настрого запрещу пускать их на корабль.

Николай Петрович изумлённо уставился на капитана:

— А до тех пор? До тех пор вы будете поощрять свальный грех?! — взвизгнул он. — Будете потакать этому… этому нижайшему, мерзейшему сладострастию?!

— До тех пор я буду стараться удержать команду в повиновении, чтобы не допустить малейшей возможности к тому, из-за чего наш бедный Робертс оказался на этом острове, — рубанул в ответ Крузенштерн, и Резанов запоздало сообразил, что наверняка то же самое происходило на Санта-Катарине.

В самом деле, за время плавания команда без женщин дичала, не имея возможности к удовлетворению естественной потребности. Сила и злость, которые долгими неделями копились в молодых мужчинах, могли выплеснуться в самый неожиданный момент — и привести к самым печальным последствиям, на которые намекнул капитан.