Дмитрий Миропольский - American’ец [Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого]

Многие любопытные туземцы, оставив свои дела, вереницей потянулись вслед отряду и сопровождали путешественников, не выказывая враждебности. Россияне беспрепятственно достигли источника пресной воды, которая оказалась весьма хорошей, а дальше к жилищу короля их повёл седеющий богатырь. Робертс сказал, что это дядя и одновременно отчим короля Тапега, великий воин, которому семьдесят пять лет. Фёдор Иванович усомнился: дядя выглядел много моложе и признаков разрушительной старости не имел. Неужто нукугивцы вправду живут по целому веку?!

Дом короля был табу для подданных. На подходе к нему толпа зевак рассеялась, и гостей встречала только большая королевская семья. Прибывших рассматривали, как диковины, и мало внимания обратили на подарки — родственников Тапега занимали больше сами белые люди, их мундиры, шляпы, оружие; особого внимание удостоилась обезьянка Фёдора Ивановича…

…который не сводил глаз с шестерых дочерей короля. Пожалуй, и в Европе этих девушек заслуженно сочли бы красавицами. Можно было понять Робертса, который женился на одной из них: британцем явно двигало не одно желание утвердиться на острове! Темнокожие чаровницы драпировали грациозные тела жёлтой тканью из древесных волокон, волосы туго собирали в пучок на макушке, а руки расписывали до локтей чёрными и жёлтыми узорами, напоминавшими перчатки.

Тапега вышел к гостям последним и вид имел поистине королевский: если на корабль он явился в набедренной повязке, то теперь его могучий торс живописно окутывала красная материя, подаренная Крузенштерном.

Монарх устроил приём в обеденной беседке. Там постелили рогожи, на которых можно было рассесться, и потчевали гостей кокосами и бананами. Женщины стояли рядом и взмахами больших вееров прохлаждали россиян, изнывавших от жары в мундирах.

Продолжительного разговора даже с помощью Робертса получиться не могло, поэтому спустя полчаса Крузенштерн собрался откланяться, и дядя короля проводил отряд до источника. Оттуда путешественники двинулись к шлюпкам, а Фёдор Иванович по пути размышлял о том, как всё же удивительно устроен мир. Удивительно и гармонично! Вдали от материков из воды, где даже двухсотсаженный лот не достаёт дна, вознеслась каменная крепость острова размером всего миль пятнадцать в поперечнике — малозначительное недоразумение, нарушающее безбрежный простор великого океана. И всё же здесь откуда-то появились люди, которые нашли за стенами крепости всё, что им потребно для счастливого беззаботного существования. Они узнали, какие растения съедобный как их можно приготовить в пищу, хотя большинство годятся для еды даже сырыми. Научились возводить дома и плести рогожи, научились изготавливать одежду и посуду; научились добывать огонь, особым образом притирая палочку к деревянной колоде. Они придумали ритуалы и обычаи, стали чествовать королевскую семью — как, откуда здесь взялся король? — и расплодились во множестве. Они не знают житейских трудностей — не зная притом ничего про континент за сотни миль отсюда. Живут-поживают в своё удовольствие, никуда не спеша и никуда не стремясь… Если бразильскую Санта-Катарину считать раем, думал Фёдор Иванович, то здесь — просто райский рай!

По возвращении отряда на корабль деятельный граф немедля вызвался возглавить баркас, который был отправлен Крузенштерном за водой к разведанному источнику. Здесь Фёдору Ивановичу повезло: набежавшие туземцы, крепкие мужчины, за дюжину пятидюймовых железных полосок взялись не только налить водой привезённые бочки, но и доставить их к берегу, а там вплавь переправить через буруны на баркас. Капитан предполагал, что в целый день получится съездить за водой лишь однажды, но граф воротился меньше чем через три часа — и до ночи побывал со своею командой у источника ещё три раза. Матросы притом не работали вовсе, но лишь наслаждались ласковым солнцем и присматривали за островитянами, которые норовили незаметно стянуть с бочек обручи.

На следующий день Крузенштерн с Резановым опять схлестнулись.

Камергера удручало вынужденное безделье: местный король не был ему ровней, достойные общения персоны вроде губернатора Санта-Катарины отсутствовали, натуралисты и другие учёные в нём не нуждались, торговля происходила на самом диком первобытном уровне — одни товары просто меняли на другие по уговору, — и главенство Николая Петровича в экспедиции оставалось лишь на бумаге: Крузенштерн и его офицеры прекрасно управлялись сами, будто Резанова здесь не было вовсе.

Капитана же заботили тщетные старания раздобыть свиней. В три дня на корабль доставили одного борова как отдарок или плату за попугая, вручённого Тапеге, и ещё одного удалось выменять на большой топор. От огорчения Крузенштерн велел покупать за куски железа все кокосы и бананы, сколько бы их ни доставили аборигены, и позволил каждому на корабле кормиться по произволу. Притом не был отменён запрет на торговлю топорами и ножами: капитан ждал, когда местные жители всё же решат продать ему свиней, увидев, что иным способом драгоценные инструменты получить не удастся.

Резанов же надумал скрасить своё бессмысленное пребывание на острове и в сопровождении графа Толстого как кавалера свиты, взяв для охраны нескольких вооружённых матросов, отправился на берег. Там он стал обходить жилища островитян, предлагая им топоры в обмен на редкости, которые, по его мнению, представляли коммерческий интерес: местное оружие, украшения, поделки, посуду и прочие диковинки вполне можно было не только поместить в собственную коллекцию, но и выгодно продать в Америке или Европе.

По возвращении Николая Петровича с Фёдором Ивановичем встретил Крузенштерн, мрачный, как тучи над мысом Горн.

— Ваше превосходительство, для какой цели вы с его сиятельством пустили в обмен топоры? — спросил он. — Вам ведь известен мой запрет на подобные операции. В первую голову нам нужна свинина, а не экспонаты для Кунсткамеры.

— Позвольте напомнить, что на берегу экспедицией командую я, — тут же взвился Резанов. — И запреты ваши могут касаться только вашей команды! А свиней здесь до крайности мало. Прежде чем открывать коммерцию, надобно в должной степени исследовать её предмет. Когда бы вы проявили толику внимания, то знали бы: не так давно между сезонами аборигены терпели столь сильный голод, что многие мужчины принуждены были рассеяться по горам, оставив жён и детей, и питаться тем, что только могли сыскать. Будь у них свиньи, разве стали бы они терпеть столь жестокие мучения? А ведь за время голода умерли несколько сотен человек, едва ли не четвёртая часть подданных вашего друга Тапеги.

Для Фёдора Ивановича, как и для Крузенштерна, это было новостью. Резанов дал обоим хороший урок: вот что значит коммерсант и государственный человек! Но когда только успел он расспросить Робертса о таких подробностях?!