Уильям Николсон - Родной берег

Он вернулся на Кенсингтон-Чёрч-стрит и доехал до Кэмден-Гроув. Сейчас отец, скорее всего, в конторе на другом конце города, но у Ларри есть ключ. Он отпер дверь, затащил старый велосипед в прихожую. Экономка мисс Куксон поднялась из подвала посмотреть, кто пришел.

– Привет, Куки, – поздоровался Ларри. – Вот решил заглянуть.

– Мистер Лоуренс! – От радости она даже порозовела. – Желанный гость! Ты гляди-ка! Говорят, вы нынче знаменитый художник.

– Да какой знаменитый, – смутился Ларри.

И поразился, как радует такое приветствие и как успокаивает этот мрачный дом.

– Может, заварить вам чайку и пирога отрезать?

– Было бы здорово. Как жизнь, Куки?

– Живем помаленьку. Ваш отец скоро будет.

Ларри уселся в задней комнате на четвертом этаже, когда-то детской, а позже переделанной в его кабинет. Возвращаясь домой на каникулы, он сбегал сюда, чтобы почитать, порисовать или просто посидеть, глядя на огонь. Здесь он спрятался, когда отец сказал ему, что мама отправилась на небеса. Ему было пять лет.

Постучавшись, зашла Куки с тележкой.

– Пирог всего лишь с тмином, – говорит она, – и куда преснее, чем мне нравится, но вы ведь понимаете. И не скажешь, что это мы победили в войне.

– Спасибо, Куки. Ты просто ангел.

Она смотрела на него, сидящего в старом кресле у книжной полки.

– Как приятно снова видеть вас дома, мистер Лоуренс.

Оставшись в одиночестве, Ларри пил чай, ел пирог и постепенно понимал, что не в силах обдумать ситуацию. Всякий раз, едва он собирался с мыслями, все ускользало, и Ларри ловил себя на том, что вспоминает школьные дни. Эд Эйвнелл, родители которого жили на севере, всегда останавливался здесь в начале и в конце каникул, уезжая и возвращаясь в школу. Его образ стоял теперь перед глазами. Вот он присел на пол перед камином и сует в угли всякую всячину, глядя, как та сгорает. Эд был мастер сжигать вещи: карандаши, игрушечных солдатиков, спичечные коробки. Он и себя обжег однажды, когда из интереса водил рукой сквозь пламя до тех пор, пока та не почернела от сажи.

Внизу хлопнула дверь, потом послышался голос отца и возбужденный щебет Куки. Отец наверняка устал. Наверняка захочет умыться, переодеться после долгого рабочего дня, а потом просмотреть вечернюю газету, сидя в библиотеке за бокалом виски.

Ларри спустился поздороваться: они не виделись с тех пор, как отец вернулся с Ямайки.

– Ларри! Вот так сюрприз! – Глаза отца сияли. – Останешься, поужинаешь со мной?

– Я бы выпил, – сказал Ларри, – и потолковал. А потом, пожалуй, поеду.

– О, жизнь художников! – Отец улыбался. – Дай мне десять минут.

Ларри направился в библиотеку, прихватив принесенную отцом вечернюю газету. Проглядел статью о Парижской мирной конференции – и отложил прочь. Здесь он вновь ощущал себя ребенком. Вот в этом кресле с полукруглой спинкой, обитом бордовым бархатом, Ларри сидел каждый вечер длинных школьных каникул и слушал, как отец читает «Копи царя Соломона», «Затерянный мир» или «Остров сокровищ» – «лучшую книжку на свете».

А теперь и сам Ларри станет отцом.

Зайдя в библиотеку, Уильям Корнфорд налил им по стаканчику скотча и стал рассказывать о своих проблемах на Ямайке: во время войны у компании были реквизированы суда.

– Нам вернули «Аригуани» и «Байяно», но в прежний график пока встроился только «Аригуани». Нам не хватает транспорта. Я сейчас договариваюсь с министерством, чтобы купить у них четыре корабля. Правительство само заинтересовано, чтобы не платить долларами за продукты питания. Просто нужно время. Хорошо, нам удалось сохранить почти всех рабочих.

– И уходить, насколько я понимаю, никто не хочет.

– И не уйдет, пока я в силах что-то сделать. Люди вросли в компанию, пустили корни, как говорится.

«И я бы тоже мог», – подумал Ларри. Отец, словно угадав его мысли, тактично сменил тему:

– Расскажи-ка лучше, как там твоя выставка?

– Осталось два дня. После чего меня ждет сомнительное удовольствие забирать непроданное.

– А что потом?

– Это вопрос.

– Ммм?

– Возникли новые обстоятельства. Я не вполне понимаю, что делать.

Только теперь Ларри понял, насколько он нуждается в совете отца. Хотя и допускал, что этот совет ему вряд ли понравится: твердые религиозные убеждения оставляют мало пространства для выбора. Зачем было вообще заводить этот разговор?

«Затем, что мне нужно одобрение отца», – с изумлением признал он. Отцовское благословение. Затем, что усталый мужчина напротив, с загорелым, в морщинах, лицом, воплощает в себе все добро и справедливость. Вот что такое отец.

«Смогу ли я когда-нибудь стать таким же?»

– Я довольно долго встречаюсь с девушкой, – начал Ларри. – Ее зовут Нелл. Она работает у торговца картинами. Весьма необычная девушка, очень свободомыслящая, очень независимая.

Интересно, отец догадался, к чему он клонит? Ларри ощущал себя все более неловко, чувствуя, что выглядит во всей этой истории смехотворно безответственным.

Почему они не предохранялись? Потому что Нелл говорила, что обо всем позаботится сама. Но Ларри никогда не уточнял, он понятия не имел, что именно она делала. А спросить мешала застенчивость. И эгоизм. С точки зрения здравого смысла разумным такое поведение не назовешь.

– Короче говоря, – продолжал он, – у меня возникла небольшая трудность. Думаю, ты догадываешься.

Ларри понял, что не может назвать вещи своими именами. Стыдится. И все же сообщил отцу достаточно, чтобы тот сделал выводы.

– Ясно, – ответил отец.

– Я знаю, что поступил неправильно. В смысле я знаю, ты скажешь, что я согрешил. И это так.

– Ты любишь ее? – спросил отец.

Ларри замялся.

– Да, – кивнул он наконец.

– Ты хочешь жениться на ней?

– Думаю, да. Все так неожиданно! Голова идет кругом.

– Сколько ей лет?

– Двадцать. Почти двадцать один.

– Что ты ей сказал?

– Ничего. Она поставила меня перед фактом и сбежала. Видимо, решила дать мне время подумать. Нелл не из тех девушек, которые стремятся выскочить замуж любой ценой.

– Она хочет убедиться, что ты любишь ее?

– Да.

– А ты не уверен.

Ларри глянул на отца. Неужели это так очевидно?

– Я не знаю. Может, и да. Я не уверен в собственной неуверенности, если ты меня понимаешь.

Уильям Корнфорд кивнул: да, он понимает. И внимательно посмотрел на сына.

– Насчет греха ты прав. С точки зрения церкви все ясно – ты поступил неправильно. Но дело сделано. И теперь твой долг с точки зрения церкви не менее очевиден.

– Да, – согласился Ларри, – я понимаю.

– Но брак – это навсегда. До самой смерти.

– Да, – повторил Ларри.

Брак отца длился до смерти матери. Девять лет, а потом – все. Эти девять лет стали святыней. Идеальным браком.