Уильям Николсон - Родной берег

– Сегодня ведь решать не обязательно?

– Нет, если ты не хочешь.

– Я сама плохо представляю, чего хочу, – призналась она. Ларри даже растерялся:

– Но я думал… – Он замолчал, чтобы не сказать глупость.

– Ты думал, что все девчонки стремятся замуж и уговаривать нужно парней.

– Ты говорила, что хочешь замуж.

– Говорила. Но чтобы все было как надо.

– И как же надо?

– Мои родители женаты, но они несчастны. Иногда мне кажется, что они ненавидят друг друга. Себе я такого не хочу.

– Но если люди любят друг друга?

– Думаю, им тоже так казалось. В самом начале. На самом деле никогда не знаешь. В смысле наверняка. – Теперь она смотрела на него совершенно серьезно, ласково гладя по руке.

У Ларри все поплыло перед глазами. Прикосновения Нелл и ее слова противоречили друг другу. Любит она его или нет?

– Но, Нелл, – пролепетал он, – а как же ребенок?

– Хочешь сказать, нам надо пожениться из-за ребенка?

– Ну, в этом тоже дело, не так ли?

– А если бы ребенка не было, ты бы не захотел жениться?

Ларри понял, что попался. Хотелось сказать: «Я бы, возможно, не сделал предложение так скоро, но позже – точно». Но правда ли это? Он почувствовал ее обжигающую честность и устыдился.

– Милый Лоуренс, – она стиснула его ладонь, – я так тебя люблю. Давай не сажать друг друга в клетку. Меня пугает сама мысль о том, что ты оказался в западне, куда попасть не хотел. Давай просто любить друг друга так, как любим сейчас. Пусть дни идут своим чередом. И нам никогда не придется врать друг другу.

В этот момент он любил ее сильней, чем когда-либо прежде. Какое искреннее существо! Откуда эта душевная чистота? Должно быть, странно думать так о девушке, которая сама тебе отдалась, однако Ларри остро ощущал ее невинность – иной, более высокой природы, нежели наивность и неопытность. Ее серьезные глаза выдавали зрелость, взрослость, которой Ларри не достичь, пусть он и старше на восемь лет. Нелл, в отличие от него, была настоящей.

– Если ты этого хочешь, – сказал он.

– И если ты этого хочешь, – ласково ответила она.

Памела расхаживала по полосе прилива, сжимая в руке пластмассовую крышку от термоса, – в купальнике с оборками и резиновых сапожках, грациозная, хотя и толстенькая, как положено трехлеткам. Добравшись до лужицы между скалами, она присела на корточки и перепрыгнула на другую сторону, и снова присела перед очередным препятствием. Отлив обнажил бесконечную череду блестящих камешков и водорослей – почти до горизонта. Памела устремилась на поиски крохотных рачков и прозрачных рыбок, все дальше и дальше от узкого галечного пляжа под утесом. Что, если она упадет?

– Далеко не заходи, детка, – крикнула Китти, сидя на нижней ступеньке бетонной лестницы.

Памела, как обычно, не слышала. Глупо ее звать. Девочка сделает все наоборот, лишь бы показать свою независимость.

К лестнице подошел Хьюго, рыскавший по пляжу в поисках сокровищ, – юноша с нежным лицом, практически мальчик. Впрочем, сам он без конца повторял Китти, что у них лишь пять лет разницы. Он попал под призыв, но война почти закончилась, и настоящей службы он так и не увидел.

– Крест Виктории мне не светит, – говорил он.

Румяный, ясноглазый, любознательный, он боготворил Эда и неосознанно перенял у него манеру говорить и думать.

– Смотри, что я нашел! Драгоценности. – Хьюго протянул Китти пригоршню блестящей полупрозрачной гальки: темно-зеленой, молочно-белой, янтарной, рубиновой. Обточенные морем стекляшки – осколки бутылок или банок.

– Пэмми будет в восторге, – одобрила Китти. И добавила, ища дочь глазами: – Тебе не кажется, что она далековато забрела?

– Да уж, порядком.

– Когда я зову, она не слушает.

– Пойду заберу ее, хорошо? – И он поскакал по камням, желая угодить.

Китти вполне отдавала себе отчет, что Хьюго наслаждается ее обществом больше, чем следовало бы, но беды в этом не видела. Дела фирмы вынуждали Эда без конца разъезжать по неприметным виноградникам Франции, в то время как Хьюго сидел дома и организовывал доставку. Фирма еще не встала на ноги: своего склада не было, и вино хранилось в амбаре рядом с домом. Хьюго то пополнял, то разгружал запасы: его грузовой «бедфорд» стал неотъемлемой частью двора, а сам Хьюго – практически членом семьи.

Китти смотрела, как он идет к Памеле, как его силуэт рисуется на фоне яркого неба. Вот он стоит у скалы, уговаривая малышку, вот она убегает все дальше от берега, Хьюго преграждает ей путь. Отчаянный вопль, девочка колотит его по ногам, наконец Хьюго, наклонившись, хватает ее за талию и тащит к берегу.

Памела пинается, бьет кулаками, кричит, но держат ее крепко. И вот она на твердой земле, перед Китти, оскорбленная не на шутку, даже лицо побагровело.

– Я тебя ненавижу! – кричит девочка. – Я тебя ненавижу!

– Ты слишком далеко ушла, – объяснила Китти. – А вдруг бы с тобой что-то случилось?

Крохотным сапожком Памела изо всех сил пнула Хьюго по голени – тот аж вскрикнул.

– Пэмми! – Китти рассердилась. – Прекрати!

– Я тебя ненавижу! – повторила дочка.

Инстинктивно Китти понимала, что так разозлило малышку. Ее схватили и понесли, заставили почувствовать себя беспомощной. И все равно – людей пинать нельзя.

– Пэмми, ты сделала Хьюго больно. Смотри, он плачет.

Хьюго, сообразив, начал хныкать.

– Бедный Хьюго, – пожалела Китти.

Памела покосилась на него с подозрением. Тот присел на камни, рыдая и потирая голень.

– Поцелуй его, тогда пройдет.

Памела присела на корточки и небрежно чмокнула Хьюго в колено.

– Спасибо, – пробормотал он.

– Вот и хорошо. – Китти решила, что справедливость восстановлена. – Теперь извинись.

– Извини, – сказала Памела, хмуро глядя на скалы.

Потом Китти показывала дочери стеклышки, которые собрал Хьюго, и та затихла в немом восторге. Китти, подняв глаза, поймала на себе пристальный взгляд Хьюго.

– Вы великолепны, – произнес он.

Китти сделала вид, будто не расслышала. Хьюго держался все более откровенно, он уже не пытался скрывать свои чувства. Китти относилась к этому как к игре, что позволяло ему, подстраиваясь, говорить больше, чем следует. Рано или поздно с ним придется поговорить – спокойно, но жестко. Но пока Эд в разъездах, общество Хьюго даже забавно.

Было время, когда внимание мужчин казалось Китти оскорбительным. Все эти вороватые взгляды, завуалированные намеки и бесконечная назойливость. Но после свадьбы и рождения ребенка это чувство прошло, и она с удивлением стала замечать, что временами ей не хватает внимания. Поэтому дурацкая, ребяческая влюбленность Хьюго была для Китти скорее даже приятна.

Втроем они поднялись по крутой бетонной лестнице. Всю дорогу Китти крепко держала Памелу за руку, как та ни вырывалась. Дальше открывалась выстриженная кроликами луговина – длинный проход, окаймленный зарослями можжевельника. Это Хоуп-гэп – лощина среди меловых скал между Сифорд-Хед и долиной Какмер.