Уильям Николсон - Родной берег

– Видимо, я слишком часто играла с кукольными домиками, – ответила Китти. – Теперь дом настоящий, а я превращаюсь в собственную мать.

Однако тем, что ее по-настоящему пугает, делиться с Луизой она не стала. Не рассказала, как иногда в течение часа, а то и больше сидит в кресле, погруженная в странный тяжелый ступор. В последнее время ее не отпускала усталость. Голова пустела, так что уже невозможно вспомнить, что собиралась сделать. Когда приходила Памела, которой хотелось есть или развлекаться, Китти брала себя в руки. Но даже пока она варила яйцо и поджаривала кусок хлеба, ее не покидало глухое чувство бессмысленности.

Как это объяснить Луизе, ведь та уверена, что все проблемы решит рождение ребенка? Как рассказать, что из-за Памелы порой хочется взвыть? Конечно же Китти обожала дочь и умерла бы за нее не задумываясь. Но жить ради нее оказалось куда сложнее. Оказывается, родить ребенка – это недостаточно. Но недостаточно для чего?

Жалко, что Ларри не здесь. С ним она могла бы поговорить об этом. Вот чем хороши верующие, даже если ты не разделяешь их убеждений: они способны понять, когда говоришь о смысле. Они допускают существование некой высшей цели. Китти до сих пор помнила, как в их первую встречу он спросил ее: «А вам не хотелось бы жить благородно и правильно?»

Порой, сидя на кухне и глядя в пространство, Китти думала о будущем, когда Памела вырастет и больше не будет в ней нуждаться. И спрашивала себя: «Что же я буду делать?»

«Конечно, у меня будет Эд».

И разум тотчас ускользал от этих мыслей, не желая узнать, куда они приведут, и голову заполняло дымное серое облако.

Хьюго заходил чаще, чем требовали дела. Сидел с ней, развлекал Пэмми и держался как друг семьи, вот только взгляды, которые он бросал на Китти, были больше чем просто дружеские. И тогда она корила его, словно расшалившегося ребенка:

– Ну хватит, Хьюго. Прекрати.

А потом Китти ждала его, а когда он не пришел, то с испугом поняла, насколько ей не хватает его внимания.

Однажды Китти приснилось, что она одета в купальник, и все парни смотрят лишь на нее. Она – юная и желанная. Вокруг пляж, и набегающие волны кипят и пенятся, разбиваясь о берег. Впереди простирается необъятный океан. Китти пускается бежать и мчится по песку и гальке к морю. Все быстрей и быстрей, переполненная ликованием: сейчас она бросится в эти огромные пенные волны, они подхватят ее и унесут прочь.

Китти проснулась, не успев добежать до воды, но сердце продолжало гулко колотиться, и все тело покалывало. Это сон не о смерти, не о желании утонуть. Это задушенное стремление отдать себя без остатка, не сдерживаться, отдаться всепоглощающей страсти. И бурное ликование сна снова сменила тоскливая усталость.

– Знаешь, что я надумала? – поделилась она с Памелой. – Давай на Пасху съездим к дедушке с бабушкой.

Памела задумалась.

– Боже, что же мне делать! – наконец воскликнула она.

Бабушка с дедушкой вечно носились с Памелой, а малышка больше всего на свете обожала быть в центре внимания. Сама Китти понимала, что навещает родителей куда реже, чем им бы хотелось. Потому что мать умеет вывести ее из себя, и в итоге Китти ведет себя скверно, в манере, которую мать называет «неуравновешенной». Однако они не навещали родителей в Рождество, и, какой бы усталой и угнетенной ни чувствовала себя Китти, ехать было надо.

– Привет, незнакомка. – Миссис Тил улыбалась Памеле. – Полагаю, ты уже и не помнишь, кто я такая.

– Ты моя бабуля.

– Угадай, что я припасла самой красивой малышке на свете?

– Подарок.

– Интересно, сейчас тебе его вручить или подождешь до Пасхи?

– Сейчас!

Китти охватило бешенство. Дорога ее измотала, и сейчас хотелось только сесть в удобное кресло и выпить чашку чая. Зачем этот глумливый заговорщический тон?

Подарок оказался шоколадным яйцом в серебристой фольге. Памела тут же развернула его и целиком засунула в рот.

– Кто тут у нас такой голодный? – спросила миссис Тил. – Скажи спасибо, Пэмми, – напомнила Китти.

– Спасибо, – пробормотала Пэмми с набитым ртом.

Миссис Тил обернулась к дочери:

– Значит, красавец муженек не приехал?

Китти чуть не взвыла. Она пробыла в доме лишь пять минут, а мать уже умудрилась ее взбесить.

– Мама, я же сказала, – Эд во Франции.

– Ну, я не знаю, голубушка. Мне никто ничего не рассказывает. Но было бы неплохо, если бы он нас как-нибудь навестил. Майкл буквально позавчера говорил, что Эд так и не рассказал ему, как заслужил Крест Виктории.

– Ты ведь знаешь, Эд не любит об этом рассказывать.

– И я не понимаю почему. Он ведь должен гордиться. А я говорила, что Роберта Рейнолдса назначили каноником? Между прочим, он по-прежнему тобой интересуется.

– Я думала, он женат.

– Правда? Может, и так. Нынче всего и не упомнишь. Мы все думали, что Гарольд женится на дочке Стенли, но он говорит, ничего подобного, даже не собирался. Сходитесь и расходитесь, как будто это ничего не значит. А Памела что-то похудела, а? Уж мы-то постараемся, чтобы она отъелась и надышалась чистым деревенским воздухом.

– Мы тоже живем за городом, мама.

– Сассекс мне почему-то никогда не казался настоящим сельским краем. Возможно, потому что он на пути во Францию.

Ехидная болтовня прекратилась только с появлением отца. В его присутствии миссис Тил сразу присмирела и замкнулась. А Майкл Тил, сияя, раскрыл объятия:

– Мои любимые девочки! Надо же, Памела! Как же ты пахнешь шоколадом, так бы и съел. – Он обернулся к Китти: – Угадай, кто мне о тебе все уши прожужжал? Джонатан Саксон!

– Милый мистер Саксон. – Китти улыбнулась. – Он по-прежнему командует бедными маленькими хористами?

– Он просил меня узнать, не споешь ли ты в церкви в воскресенье. Знаешь, он все твердит, что лучшего сопрано, чем у тебя, он не встречал.

Китти никогда не училась профессионально и много лет не пела на публике. Но сама просьба ее неожиданно обрадовала.

– О, я не справлюсь, – смутилась она. – Голос совсем сел.

– Ну, сама с Джонатаном и поговоришь. Но я тебе так скажу: он настроен решительно.

Миссис Тил умудрилась отравить дочери и эту радость:

– О милая, ты все-таки спой. Так обидно, что твой прекрасный голос пропадает зря.

– Не хочу позориться на весь приход, – резко ответила Китти.

– Ты можешь спеть «Бутылочку мою», – предложила Памела.

Чтобы подтвердить просьбу, мистер Саксон зашел к Тилам собственной персоной – розовый, улыбчивый, он так нахваливал Китти, что она согласилась спеть, но при условии, что они хотя бы раз порепетируют. Мистер Саксон предложил ей спеть Panis angelicus Сезара Франка.

Памеле больше всего нравилось играть в мамины куклы – ее изумляло и будоражило, что мама когда-то сама была маленькой девочкой. Она выспрашивала, как зовут кукол, какая была самая любимая и что Китти с ними делала. И, выяснив, старалась воспроизвести как можно точнее.