Уильям Николсон - Родной берег

– Рози, у тебя сегодня день рождения. Тебе можно сидеть на именинном стуле. А ты, Этель, лучшая подруга Рози. Друпи, можешь сесть у ног Рози. О Рози, я забыла твою шляпу с цветами. На день рождения нужно надевать шляпу с цветами.

Китти с улыбкой наблюдала, как дочь обстоятельно воссоздает ее прошлое. Но вместе с приятными воспоминаниями пришли тревожные мысли. Вот Памела вырастет, у нее самой появится дочь и будет играть в те же куклы. «Неужели это все? – шептал голос у нее в голове. – Неужели мы никогда не покинем детскую?»

Отец принес к ужину бутылку хереса – отметить приезд Китти, и мать залпом выпила весь бокал. Майкл Тил нахмурился, но промолчал.

А потом улыбнулся дочери:

– У вас там, говорят, наводнения?

– Река вышла из берегов, – ответила Китти, – но нашему дому ничего не угрожает. Главное, что холода кончились.

– Ну и зима была! Наконец-то пришла Пасха, Воскресение Христово, и я говорю всем, что худшее позади.

– Но, Майкл, – возразила миссис Тил, – зима ведь снова вернется.

– Да, да, – кивнул он, не сводя взгляда с дочери. – А как дела у твоего прославленного супруга?

– Он во Франции. Весь в работе.

– В Пасхальный день Иисус восстает из мертвых, – заводит миссис Тил, щеки которой слегка порозовели. – Проходит год, и Его снова распинают.

– Помолчала бы! – одернул ее муж. – Дура!

Повисло молчание. Впервые отец осадил мать при всех. Китти уставилась на тарелку, но отец продолжал как ни в чем не бывало:

– Уважаю тех, кто трудится.

– Но это не значит, что Эд не появляется дома. – Китти старалась не смотреть на мать.

– Всем нам приходится чем-то жертвовать. В молодости была у меня мечта – наняться на грузовое судно и объехать весь свет. Но потом началась война, и пришлось о ней забыть.

Китти никогда об этом не слышала.

– А если поехать сейчас?

– Невозможно, – улыбнулся он, словно радуясь этой невозможности. – Видишь, мне почти шестьдесят. Да еще твоя мать. Нет, куда я теперь денусь от нашей старой церкви? Тут меня и похоронят. Вместе с ней рассыплемся. – Его взгляд на миг омрачился – не страхом смерти, а печалью по утраченной жизни – той, возможной, которая так и не сбылась.

В ту ночь, лежа без сна в своей девичьей кровати, Китти уговаривала себя, что ее жизнь сложится иначе, что уже складывается иначе. Лично она не собирается стареть в злом, лишенном любви браке. Однако мама в свое время тоже вряд ли этого хотела. Что же делать? Годы идут, и тени становятся длинней. Какое-то время можно жить ради детей – а потом, когда те покинут дом? Киснуть, как невыпитое молоко?

Во время дневной пасхальной службы Китти пела Panis angelicus . Церковь была полна. Отец в облачении стоял у алтаря и улыбался ей. Мать вместе с Памелой сидели в первом ряду. Старенький мистер Саксон взял на органе первые аккорды вступления. И мелодия поднялась из души, как сладкое дыхание самой жизни.

В юности она пела этот гимн так часто, что слова приходили сами. Страха перед публикой не было: ее Китти едва видела. И отдавалась музыке, словно сама став инструментом. Пульсирующий гул органных труб вел ее голос то вверх, то вниз. Китти пару раз сбилась, но даже фальшивые ноты не нарушили гармонии. И вот в самозабвении она взяла верхнюю ноту, безупречно спустилась ниже и вела, вела чистую мелодию, искренне и сердечно, как в детстве.

Памела слушала, восхищенно раскрыв рот. Ее поразил мамин голос, а еще больше – восторженные взгляды прихожан, устремленные на Китти. С этой секунды девочка поняла, чего ей хочется больше всего на свете: чтобы так же точно смотрели и на нее.

Китти не хлопали – как-никак церковная служба. Однако над скамьями пронесся восхищенный вздох. Позже подходили старые друзья, хвалили и поздравляли, а Китти улыбалась и благодарила за теплые слова. Памела не отпускала ее руки, чтобы все видели, кто дочка пасхальной звезды. А Китти хотелось побыть одной, ведь свершилось нечто очень важное. Она нашла место, где может отдать себя без остатка. Шагнула в океанскую волну.

Затем наступила реакция – внезапная усталость и противный привкус во рту. Увидев, что Китти едва идет, мать поспешила к ней, чтобы вывести из толпы:

– Ты утомилась, милая. Иди приляг. Пэмми, останься со мной. Иди, милая. Я все объясню.

Благодарно глянув на мать, Китти поднялась в свою комнату. Там, вытянувшись на кровати, она вслушивалась в доносящийся снизу гул голосов, пытаясь вновь ощутить ту невыразимую радость, которую чувствовала, пока пела. Но от нее осталось только слабое эхо, да и оно ускользало прочь.

Некоторое время она лежала в полудреме. Потом, не желая навсегда потерять бесценное мгновение, Китти поднялась и села за старенький стол. Надо все изложить в письме. И есть лишь один человек, с которым можно поделиться своим смятением. Ларри.

Как же я завидую твоему грандиозному путешествию! Здесь у нас жизнь идет своим чередом, и иногда я с удивлением ловлю себя на мысли о том, как все изменится через несколько лет, когда Памела уже не будет во мне нуждаться. Видимо, я превращусь тогда в праведницу и честную труженицу, и тогда ты, с твоей верой в праведность, придешь меня похвалить. Я, разумеется, буду крайне признательна, но не могу обещать, что мне этого хватит. И возможно, стану переживать, раздражаться, и, что куда хуже, разочаруюсь. А за это ты меня вряд ли похвалишь.

Сегодняшний день оказался особенным. Нынче Пасха, но не в этом суть – Пасха, как говорит моя мама, бывает каждый год. А случилось следующее. В юности я участвовала в хоре, пела партию сопрано, и старый руководитель хора по-прежнему здесь. Он очень просил меня спеть в церкви, и я согласилась. И, Ларри, на три-четыре минуты я словно стала небесным ангелом, как однажды назвал меня Эд. На самом деле я даже не догадываюсь, что значит быть ангелом или на что похоже небо, но меня словно отпустили на волю – не знаю, как еще выразиться, – точно я сбежала, ушла от всех – и была так счастлива. С тобой так бывает, когда ты пишешь картины? Ты говоришь, что больше не думаешь об искусстве, но как такое может быть? Если ты, когда пишешь, чувствуешь то же, что я, когда пою (как сегодня), то бросить просто невозможно. Это значило бы отказаться от тех редких минут, когда ты действительно жив. Тебе ведь знакомо ощущение, будто большую часть жизни мы живы лишь наполовину, точно в полудреме? В последнее время я так устала, не знаю отчего. Не то чтобы навалилось много работы. По-моему, людям нужно нечто большее, чем просто еда и кров. Им нужна цель в жизни. А без этой цели мы движемся все медленнее и медленнее, покуда не останавливаемся окончательно. Мне кажется, Эд острее нас всех ощущает это, вот почему он не знает покоя. Я не хочу себя загонять, как он. Я мечтаю о прыжке, или падении, или полете. Жаль, что ты не был здесь и не слышал, как я пою. Ты бы так мной гордился. Я правда очень по тебе скучаю. Когда со мной что-то происходит, я хочу поделиться именно с тобой. Пожалуйста, возвращайся скорей.