Уильям Николсон - Родной берег

– А рассказываешь священнику, что дрочишь?

– Уже нет. – Ларри рассмеялся. – Скучно стало. К тому же я знаю, что не исправлюсь.

– Вот тебе и вся вера. Ты знаешь, что это чушь, но позволяешь ей рушить твою жизнь. Клянусь, иногда мне кажется, что у рода человеческого есть врожденная страсть к страданиям. Когда чумы и землетрясений недостаточно, мы устраиваем войны. Когда войны кончаются, мы превращаем в кошмар повседневную жизнь.

– И что ты мне посоветуешь?

– Мне почем знать? – Эд пожал плечами. – Я пью. Но этого не советую.

Ларри вздохнул.

– Помнишь, как в школе мы сидели в библиотеке, задрав ноги на стол, и ты читал нам скабрезности из секретной копии «Любовника леди Чаттерлей»?

– Секс в сторожке лесника. Насколько я помню, она была без белья и продрыхла всю дорогу.

– Все равно это возбуждало.

– Вот в чем беда с этим сексом. Никогда он не возбуждает так, как в шестнадцать лет, пока ты девственник.

– И что же нам делать, Эд?

– Ковылять вперед, приятель. Ковылять вперед в этом дыму, пока нас, наконец, не настигнет милосердная пуля.

Луизу выписали домой, но Китти видела: подруга совсем не та, что прежде. Малыш Билли хватал ее за подол, но, когда няня унесла его пить чай, возражать она не стала.

– Со мной все в порядке, – уверяла она, – но очень устаю. Хочется, чтобы Билли был все время рядом, а сил нет. Ну что ты будешь делать? – Луиза попыталась задорно, по-старому улыбнуться Китти, но получилась гримаса. – Что, Китти, тебе твои девчонки так же дорого достались?

– Еще бы. Рожать адски больно.

– Прямо кишки лопаются, да? Но пора уже об этом забыть.

– Что говорят врачи?

– Ничего не находят, что, по идее, должно бы радовать, но не радует. Вот если бы я кровью харкала, то, по крайней мере, знала бы, что не виновата.

– Конечно, ты не виновата.

Луиза сидела, обложенная подушками, на диване в большой гостиной посреди подушек. Рядом на столике миссис Лотт сервировала чай с домашними булочками.

– И все же дома хорошо, – сказала Луиза. А потом, мотнув головой и закусив губу, поправилась: – Нет, плохо. – В ее голосе послышались слезы. – От меня больше никакого толка нет. В родильном отделении я целыми днями ничего не делала и отдыхала. И здесь сижу день-деньской, ни дела не делаю, ни от дела не бегаю, и ощущение от этого ужасное. Что со мной случилось, Китти?

– Это пройдет, – заверила Китти. – Ты выздоровеешь.

– Милая Китти. Позволишь рассказать тебе секрет?

– Давай!

– Я ужасно боюсь, что уже не выздоровлю.

– Глупости какие!

– В этом есть свои плюсы. Я стала куда ласковее с Джорджем. Он, оказывается, такой приятный человек. Но и конечно же обожает малыша.

– Ты просто устала, – твердо заявила Китти. – Не бывает, чтобы человек просто так взял и не выздоровел.

– Вообще-то я думала об этом. На самом деле много чего происходит просто так. Мы умираем просто так. Это же не наказание? Просто кому-то везет, а кому-то нет. Как на войне. Помнишь, Эд говорил, что верит в удачу?

– Да, – ответила Китти.

– Но ведь у нас были и веселые времена, правда?

– Да, – кивнула Китти.

Пришел Джордж, и Китти с удовольствием отметила, как сразу оживилась подруга. Он уселся на диван рядом с ней.

– Возьми еще булочку. – Он заботливо протянул ей блюдо. – Доктор велел кормить тебя как на убой. Согласись, Китти, теперь она уже получше. Цвет лица стал прежний.

– Все с ней будет отлично, – заверила Китти.

– А весной поехали-ка в Южную Францию, Луиза. В Мен-тону. Ты, я и Билли. Будем сидеть на солнышке, смотреть на лодки в бухте, лениться и толстеть, все трое.

– Правда, Джордж? – Луиза благодарно взглянула на мужа. – Было бы здорово!

Китти забрала Элизабет с кухни главного дома, где та обожала проводить время, и пошла домой через парк. На душе было тревожно. Когда-то именно Луиза учила ее отгонять дурные предчувствия. Объясняла, что пусть сегодня плохо, но завтра все наладится. Но теперь казалось, что все хорошее осталось в прошлом.

«Мне уже тридцать, – думала Китти. – Только бы не думать, что все кончено».

Они остановились у калитки; Элизабет подняла личико к маме.

Китти не удержалась от поцелуя:

– Как же я люблю тебя, милая!

Во дворе дома стоял грузовик Хьюго, а сам он сидел на кухне.

– Зачем пришел, Хьюго? Ты ведь знаешь, что Эда нет.

– Потому и приехал, – ответил он. – Поговорить об Эде.

– Я не хочу говорить об Эде.

– Чаю хочу, – заявила Элизабет.

Китти глянула на часы, прикидывая, когда вернется из школы Памела. Она любит, придя, выпить чаю.

– Подожди немножко, милая.

Элизабет убежала. Китти поставила чайник на плиту.

– Ты все понимаешь, и я все понимаю, – сказал Хьюго, – мы просто не говорим это вслух.

– Что именно?

– Эд слишком много пьет.

– Господи, – только и сказала Китти: у нее не было больше сил защищать Эда.

– Он уже не в состоянии выполнять свою работу.

Она повернулась взглянуть на него, такого серьезного, такого усердного: мальчик превратился в мужчину.

– Я не знала, что все настолько плохо.

– Мне звонят поставщики и говорят, что он приезжает на несколько часов позже, если приезжает вообще. Заказы, которые он делает, непременно нужно перепроверять, было уже очень много ошибок. На прошлой неделе мы получили груз в сотню ящиков розового вина, с которым прежде не имели дела. Эд даже не смог вспомнить, что делал заказ.

– Зачем ты мне это говоришь, Хьюго?

– Как президенту фирмы мне приходится просить его взять вынужденный отпуск.

Президент фирмы. Вынужденный отпуск. А парню нет и тридцати.

– Это завуалированный намек на то, что ты хочешь его выгнать?

– Зависит от того, сможет ли он взять себя в руки, – ответил Хьюго.

Китти молчала. Чайник закипел, и она сняла его с плиты, но продолжала стоять, держа его в руке.

– Послушай, Китти, Эд мне нравится, и я ему благодарен. Он пахал как вол, создавая нашу фирму. У нас, наверное, больше контактов с французскими виноградниками, чем у любого другого импортера, но теперь Эд не вкладывает в это душу. Я не могу позволить ему портить репутацию фирмы. – Хьюго тряхнул головой. – И я не могу спокойно смотреть, как он тебя мучает.

– Мучает?

– Да брось. Я не слепой. Он убивает тебя, Китти.

– Убивает?

Она тупо повторяла за ним, чтобы потянуть время. Ничего нового. Неожиданностью было только услышать об этом от Хьюго. И облегчением.

– Он крадет у тебя жизнь. Ты такая милая, добросердечная, такая… светлая. А он словно притушил тебя. Твой свет все тусклее. Эд ничего тебе не дает, Китти. Тебе и самой это ясно. Он крадет твою душу, потому что собственной у него не осталось.

Китти прикусила губу. Хьюго будто читал ее мысли.