Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга вторая.

Бичерахов пожал протянутую руку, поблагодарил за оказанную честь и вышел из кабинета.

В Могилев, где размещалась ставка верховного главнокомандования, он приехал на следующий день. Уже на вокзале, едва покинув вагон, доверенный Временного правительства почувствовал, что здешняя атмосфера до предела насыщена электричеством мятежных настроений. По тому, как с веселой бесшабашностью грузились в эшелон казаки, а младшие по званию офицеры, проходя мимо, подчеркнуто лихо отдавали отмененную после февральской революции честь, Бичерахов понял: поход на Петроград состоится не нынче-завтра.

Штаб Корнилова находился в губернаторском доме, белокаменном дворце, стоявшем на высоком берегу Днепра. У подъезда поблескивали лаком генеральские лимузины. В самом подъезде стоял полевой жандарм в куцей черной шинели. Проверив у Бичерахова пропуск, он взял под козырек и мотнул большим пальцем руки на лестничный пролет: туда, мол.

Бичерахов поднялся на второй этаж и очутился в оклеенном белыми обоями небольшом зале с роялем в углу и бронзовой люстрой под потолком. Из зала вели двери: одна — в столовую, другая — в кабинет верховного, третья — в кабинет комиссара фронта. Последний оказался маленьким, сгорбленным, неряшливо одетым человечком с реденькой сивой бородкой. Он суетливо выскочил из–за письменного стола навстречу вошедшему, протянул костлявую влажную руку.

— Гойтинский, — склонил он сухую голову, показывая серую плешь. — Вы меня не помните? А я вас запомнил-с. У Караулова Михаила Александровича на квартире. Неужто забыли? На Малой Бронной в Москве. Весьма, весьма толково изложили вы тогда свою точку зрения на крестьянский вопрос. Да что же вы стоите, Георгий... запамятовал, как вас по батюшке.

— Сабанович, — подсказал Бичерахов, с удивлением разглядывая этого лохматого, вертлявого человечка.

— Как доехали, Георгий Сабанович? — уселся в кресло и Гойтинский.

— Спасибо, хорошо.

— Вы знаете Станкевича?

— Нет.

— Он в звании поручика, но стоит иного генерала. Впрочем, наш с вами шеф не кадровый офицер. Он юрист по образованию, кандидат в приват-доценты уголовного права. Вы удивляетесь, для чего я вам сообщаю эти сведения? Хе-хе...

Бичерахов пожал плечами.

— Александр Федорович тоже ведь из юристов, смекаете? — продолжал Гойтинский. — Он в нем души не чает, по пословице «Рыбак рыбака видит издалека». Впрочем, давайте о деле... Вы, само собою разумеется, удивлены, почему выбор пал именно на вас?

— Да, конечно, — признался Бичерахов. — Ведь вы меня совсем не знаете. Почти не знаете, — поправился он.

— Ну, это не совсем так, — побарабанил пальцами по столу помощник комиссара фронта, — если принять во внимание наших общих знакомых.

— Кого вы имеете в виду?

— Ну, хотя бы Караулова или того же Бьюкеннена. Кстати, как поживает ваш братец Лазарь Сабанович? Он тоже, как это ни странно, пользуется благосклонностью английских дипломатов.

Только теперь вспомнил Бичерахов, где же он видел этого человека. В секретариате русского посольства в Лондоне!

— «Фомка и на долото рыбу удит: тут сорвалось, так там удалось», — потер довольно руки Гойтинский. — Каждый щиплет свою Синюю птицу с того боку, с какого она подвернулась. Не смущайтесь, господин полковник, и благодарите судьбу за то, что вас не забывают ваши друзья. Вам ли, врожденному дипломату, ковыряться в каких–то броневиках... Теперь — о деле. После нашей с вами беседы вы отправитесь в штаб Северного фронта, он находится в Пскове. Вы не очень устали с дороги?

— Я готов отправиться к месту назначения, — Бичерахов приподнялся над креслом. Но Гойтинский попросил его остаться.

— Не торопитесь, мой друг. Между нами говоря, ваш приезд туда ничего уже не изменит в надвигающихся событиях. Вы ничего не заметили в городе?

— Приподнятый дух у военной братии, как бывает перед генеральным наступлением? — ответил в форме вопроса Бичерахов.

— Вот-вот! — воскликнул, словно обрадовался, первый помощник фронтового комиссара. — Именно, наступление! Оно уже началось. Только что пришла телеграмма от Станкевича: из Пскова двинулся в неизвестном направлении 3-й казачий корпус. Думаете, действительно направление неизвестно? Как бы не так-с. — Гойтинский понизил свой и без того глухой голос до шепота. — Корпус двинулся на Петроград, понятно? И не сегодня-завтра Корнилов направит туда же главные силы. Для государственного переворота-с...

— Позвольте, — нахмурился Бичерахов, — вы так спокойно об этом говорите, словно вам безразлична судьба правительства.

— Хе-хе-хе! — затряс бородой Гойтинский. — Нельзя же в самом деле серьезно говорить о правительстве этого опереточного кривляки. Керенского вот-вот прихлопнут большевики. Так пусть его прихлопнет Корнилов, а заодно с ним и большевиков. Одним выстрелом — двух зайцев!

— Но ведь это измена, — возразил Бичерахов.

У Гойтинского в глазах сверкнули хищные огоньки, хотя губы его по-прежнему растягивала ласковая улыбка.

— А альянс с английскими посланниками это, по-вашему, от избытка патриотического чувства? Вы же умный человек, Георгий Сабанович... Вы давно не были на Кавказе? — переменил разговор Гойтинский.

— С начала войны.

— А я вообще никогда не бывал там. Говорят, весьма гостеприимный край. Кстати, как поживает атаман Терского войска Караулов?

— Я его также давно не видел.

— Славный человек. Знаю его по Государственной думе... Но мы несколько отклонились... Вступив в должность, постарайтесь не мешать командованию в ратных делах. Да не забудьте связаться с местным Советом: в нем большинство наших людей. Клембовского, командующего Северным фронтом, берите за жабры смело, он колеблется, но в конечном счете наш мужик. А вот с Бонч-Бруевичем обойдитесь поделикатнее: у него брат — красный, да и сам он сиреневого цвета, в любой момент может переметнуться к большевикам. На вокзал вас отвезет наш шофер. «Фиат» стоит у левого крыла здания.

— Мне можно идти? — поднялся Бичерахов.

— Да, пожалуйста, — встал из–за стола Гойтинский и проводил своего гостя до двери.

Бичерахов вышел из кабинета, покачал головой: «На одних подметках семерым господам служит», — подумал он о первом помощнике фронтового комиссара, направляясь к лестнице.

«Фиата» у подъезда не оказалось. Бичерахов закурил папиросу и в ожидании автомобиля стал прохаживаться под сенью растущих перед дворцом берез. На душе было пакостно. Гойтинский не зря намекает на его связь с английским послом. Пусть не все, но кое–что этому вертлявому проныре известно: не об одних лишь туманах и закупленных автомобилях говорили в Лондоне осенью 1916 года представители союзнических держав. Немалое место в их беседе занимал вопрос об отделении Северного Кавказа от России и образовании самостоятельного Терского казачьего государства, президентом которого мог стать человек, пользующийся поддержкой правительства Великобритании и разделяющий его точку зрения на этот вопрос. Предстоящая служба при штабе Северного фронта тоже не вызывала радужного настроения. Во-первых, налицо прямая измена пусть неуважаемому, но все же правительству, во-вторых, неизвестно как поведет себя Корнилов, захватив государственную власть. А вдруг он восстановит монархию, против которой меньшевик Бичерахов боролся в свое время? И все же прав Гойтинский: лучше военная диктатура и даже самодержавие, чем власть большевиков.