Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга вторая.

Бичерахов вышел из гостиницы «Париж», в которой жил с тех пор как вместе с туземным корпусом прибыл из Пскова во Владикавказ, и направился в Графскому переулку, выходящему на Александровский проспект неподалеку от гостиницы: «Графский!» — усмехнулся он, оглядывая мещанские домики с потрескавшимися деревянными голубками на оконных наличниках и вспоминая такую же «сиятельную» улицу в Моздоке с кучами мусора на выходе ее к Малому Тереку. Он уже готовился свернуть в переулок, где находилась квартира его однокашника по кадетскому училищу, а ныне инженера железнодорожных мастерских, когда его догнал Микал.

— Господин полковник, — приложил к папахе забинтованную руку адъютант, — только что приходил к вам в номер посыльный из атаманского дворца, он сказал, чтобы вы немедленно шли к атаману Терского войска.

У Микала не только забинтованы руки, но и лицо его покрыто местами подсохшими струпьями — обварил паром в ту памятную ночь в паровозной коробке.

— Зачем я ему понадобился? — удивился Бичерахов.

— Не могу знать, Георгий Сабанович. Может быть, насчет новой должности...

Бичерахов пожал плечами и изменил направление: к атаману так к атаману. И в самом деле, не мешало бы получить назначение, а то скоро за гостиницу нечем будет платить.

— Куда думаете подаваться, хорунжий? — спросил он своего спутника, возвращаясь вместе с ним на бульвар, протянувшийся тенистой аллеей на всю длину проспекта.

— В хутор к отцу поеду, — ответил Микал невесело. — Буду землю пахать, хлеб сеять.

— Ну-ну, — покивал головой старший офицер, словно соглашаясь с подчиненным, но в светло-карих глазах его отразилась совсем иная мысль. — Это с четырьмя–то Георгиями? — И тут же высказал он эту мысль вслух.

— А что делать? — взглянул на скосоротившегося в шельмоватой усмешке спутника Микал. — Раз корпуса больше нет.

— Пойдемте в мастерские. Я думаю, мой приятель, поможет нам устроиться на подходящую работу. Перекуем, так сказать, мечи на орала, а копья на серпы, — вновь усмехнулся Бичерахов. — Откровенно говоря, мне бы не хотелось с вами расставаться, Николай Тимофеевич. Я уверен, что не пройдет и пол-года, как ваша шашка вновь понадобится отечеству. Ведь не может же в самом деле продолжаться вечно такой противоестественный симбиоз: Войсковой круг — Совдеп — Союз горцев — Управа — Крестьянский комитет и прочие комитеты. Драка неизбежна.

Так, разговаривая, шли бывшие корниловцы по бульвару, по обе стороны которого громыхали трамваи, покрикивали кучера: «Эй, ваша честь! Пожалуйте в свободный хваэтон, прокачу на вороной с ветерочком!» Казалось, в этом зеленом кавказском городе ничего не изменилось с начала войны. Все те же обыватели, снующие с корзинами в руках по магазинам, все те же торгаши-персы у своих лотков под раскидистыми липами: «Падхади, дарагой, бери пжалиста-мжалиста мармеладу, халву, щербет-мербет, сладко — цэ-цэ!» Все так же стоит у атаманского дворца рядом с пушкой казак-часовой в полном парадном обмундировании. Увидев перед собой офицеров, он звякнул шпорами и отдал честь.

— Подождите меня, хорунжий, — сказал Бичерахов Микалу проходя мимо часового в атаманские апартаменты.

Глава Терского казачества был все тот же энергичный, цветущего вида человек. Без лишних церемоний он усадил гостя на дубовый, старинной работы стул и, сам сев за такой же старинный стол, приступил к делу.

— Как мне известно, Георгий Сабанович, ваше соединение расформировано, — начал беседу атаман, сочувственно нахмуря густые брови.

— Что вызвало мое удивление и, если хотите даже недоумение, — усмехнулся Бичерахов, по привычке прикрывая ладонью рот и обводя глазами выдержанный в старинном казачьем духе интерьер кабинета: на столе вместо графина — дубовый бочонок не то с водой, не то с вином, окруженный потемневшими от времени чапурами; на стене — картина Сурикова «Степан Разин»; в углу, на дубовой лавке вместо сейфа стоит окованный железом сундук, покрытый цветной глазурью.

— Понимаю вас, — кивнул головой Караулов и избоченился — ни дать ни взять сам Степан Разин, сидящий в челне с молодой персиянкой. У него даже бешмет своим необыкновенным покроем напоминал кафтан знаменитого разбойника. — Расформировать боевую часть в такое время! Я вас понимаю, — повторил Караулов и трагически развел руками. — Но что поделать, батенька мой, если в Терской республике в настоящей время столько властей, сколько партий. Туземный корпус подчинен Союзу объединенных горцев, и Казачий круг не вправе вмешиваться в его распоряжения, хотя бы они были и ошибочными и даже бестолковыми. Правда, ваш корпус распущен не совсем безосновательно.... — замялся атаман, лукава поглядывая на собеседника.

— То есть? — насторожился Бичерахов.

— Среди личного состава соединения много настроенных пробольшевистски элементов. Вспомните митинг на подступах к Петрограду и отказ горцев выполнить приказ командования. Генерал Половцев довольно красноречиво описал мне эту возмутительную сцену.

— Но, господин атаман, корпус отказался выступить против законного правительства, — возразил Бичерахов.

— Армия не должна заниматься демагогией, она должна выполнять приказы не рассуждая. Вчера она отказалась воевать против немцев, сегодня — против, как вы изволили выразиться, законного правительства, а завтра — откажется выступить против большевиков, которые активизируются и наглеют с каждым днем. Вы, наверное, уже, знаете из печати, что так называемый владикавказский Совдеп, — тут атаман скривился, словно глотнул самогон, — на днях стал полностью большевистским. Вы слыхали о Кирове?

— Да, наслышан. Он был организатором «мусульманской делегации», отговорившей туземный корпус выступить на Петроград.

— «Наш пострел везде поспел», — зло рассмеялся атаман и даже со стула встал. — Мало он нам здесь попортил крови, так еще и там удосужился. Вы с ним не знакомы лично?

— Не имел чести.

— Обаятельнейшая личность. Дьявольски умен и образован. Замечательный собеседник. Поспорить с ним — одно удовольствие. Но — враг. Сильный, с железной логикой и мертвой хваткой. И компания у него подобралась все один к одному молодцы. Взять хотя бы Орахелашвили: убежден в марксистском учении, как мусульманин в Коране. Остроумен, как Эзоп. Черти принесли его к нам из Грузии, как будто у нас и без него мало революционеров. Или поручик Мамсуров. Жаль, что большевик, а то б я его своим помощником сделал. О Буачидзе и говорить нечего: непревзойденный оратор и любимец толпы. Недаром он вместе с Лениным приехал из Германии в Россию в опломбированном вагоне.

— И вы верите в эту чушь, Михаил Александрович? — усмехнулся Бичерахов.