Соломон Смоляницкий - Три века Яна Амоса Коменского

Представив, как это происходило, Ян Амос остановился. Сердце его сжалось. Померк веселый солнечный свет раннего утра, стихли голоса, и на площади воцарилось тяжкое молчание, в котором слышны были лишь отдельные звуки, сопровождавшие казнь. Но все это длилось одно мгновение. Наваждение прошло, только ощущение от боли в сердце осталось. А вокруг гудела толпа, смеялись люди, светило солнце...

И все же Сигизмунду и его приспешникам не удалось сломить дух таборитов. Два с лишним десятилетия спустя после кровавой расправы, последовавшей за поражением, оставшиеся в живых табориты создали общину чешских братьев, во имя которой Ян Амос будет жить и трудиться. Несмотря на постоянное гонение, община просуществовала уже сто пятьдесят лет, сохранив многие традиции таборитов — труд, обязательный для всех, взаимопомощь, заботу о детях в семье и школе. Братья строго соблюдали принцип выборности церковной организации, вменяя духовным пастырям заботу о больных и бедных, а наиболее важные вопросы решали на общих собраниях.

Еще в Пшерове Ян Амос слышал, как вместе с Гусом и его ближайшими сподвижниками называлось имя Петра Хельчицкого, [30] Петр Хельчицкий — идеолог и основатель общины чешских братьев, выдающийся писатель, свидетель гуситских войн, выразитель чаяний крестьянства и трудового люда, разоблачитель церковной и светской власти, но решительно выступавший против таборитов, за то что они боролись за свои права с оружием в руках. философа, писателя, современника и почитателя Гуса. Но лишь в Герборне Коменскому удалось прочитать одно из главных сочинений Хельчицкого — «Сеть веры», направленное против светской и духовной власти, которые поддерживают друг друга, чтобы угнетать народ. Эти два кита, по образному выражению писателя, и рвут сеть веры.

Вслед за Гусом Хельчицкий бесстрашно обличает лживость католической церкви, ее таинства, отрицая церковную иерархию. Вслед за Гусом он объявляет папу римского источником грехов и соблазнов, с гневом обрушивается на торговлю индульгенциями, [31] Индульгенция — в католицизме: отпущение грехов; грамота, свидетельство, выданное об отпущении грехов. Индульгенции в XII—XIII веках превращаются в средство обогащения католической церкви и духовенства, так как их стали продавать за деньги. на симонию, [32] Симония — продажа церковных должностей в католической церкви. Хельчицкий прямо говорит, что истинными христианами могут быть только трудящиеся — крестьяне и городские плебеи, [33] Плебеи — здесь: трудящиеся городов, мелкие ремесленники, подмастерья и пр. остальные слои общества, то есть богатые и власть имущие,— грешники и погибшие.

Замечательное сочинение! Оно расковывало мысль, о многом заставляло задуматься. Хельчицкий отрицает борьбу народа с оружием в руках. Моральное совершенствование людей, а не война — вот путь, по его мнению, к идеальному обществу, где не будет угнетения человека человеком. Так склонен думать и он, Ян Амос. Но если народ поднимется, разве вправе его духовные руководители отворачиваться от борьбы, оставлять народ в критические моменты его истории? Разве справедливо упрекать таборитов, как это делает Хельчицкий, за то, что, отстаивая свободу, они взяли в руки разящий меч? Ян Амос не мог найти ответа на эти вопросы. Любя и почитая Хельчицкого, он преклонялся и перед таборитами, их мужественной борьбой, одушевленной высокими идеалами.

Коменский много размышлял об общественном устройстве Табора — этого военного города-республики, стремившегося осуществить в повседневной жизни народные мечты о равенстве и братстве людей. В большинстве своем крестьяне и ремесленники, табориты смело и решительно порвали все путы, мешающие человеку чувствовать себя свободным и равным другим.

С гордостью называли табориты друг друга братьями и сестрами — ведь они вместе, помогая друг другу, утверждали новую жизнь и до последнего дыхания защищали ее. Они верили, что скоро должно наступить тысячелетнее царство справедливости (как и он сам, увлекшийся в Герборне хилиазмом!), исчезнет насилие, люди будут жить, как братья и сестры. Личной собственности также не будет, и потому всякий, имеющий собственность, впадает в смертный грех. Земными делами должен править народ. Долой неправедных властителей!

...Староместская площадь. Казнь предводителей таборитов. Память об этом событии увела Яна Амоса в глубь времен, и теперь он словно поднимался наверх, в день сегодняшний. Толпа зевак, среди которых было немало иностранцев — до слуха Яна Амоса донеслись немецкие, итальянские, французские слова, — задрав голову смотрела на диковинные башенные куранты. Они состояли из двух дисков. Верхний показывал положение солнца, луны и планет, дневное время, а нижний — дни и месяцы. Под курантами находился календарь с аллегорическими картинами знаков зодиака и месяцев. Каждый час в двух небольших оконцах над курантами показывались фигурки апостолов и Христа. Коменский, как и все, не сдержал возгласа восхищения, когда в оконцах появились фигурки святых. Этот час отзванивала Смерть с косой. По сторонам курантов, кроме нее, находились еще турок, скряга и спесивец. Жизнь скоротечна, как бы говорила Смерть, и каждый час убавляет ее. Бессмысленно копить богатство, бессмысленны власть, гордость. Рано или поздно все пойдет прахом. Лишь стремление к вечному приносит счастье... Так, по крайней мере, прочитал эту аллегорию Коменский. Впрочем, предупреждение Смерти особенного впечатления на него не произвело. Люди вокруг смеялись, шутили:

— Эй, Йозеф, посмотри-ка на скрягу, не узнаешь себя?

— Ты лучше посмотри на турка, — отпарировал Йозеф.

Что с того, что смерть отзвонила один час? — подумал Ян Амос. Впереди у него тысячи таких часов! Он вздохнул и двинулся дальше. Наблюдая уличные сцены, Ян Амос различал как бы разные пласты жизни. Вот спешат мастеровые с озабоченными лицами. Они сторонятся подвыпивших гуляк, сынков богачей. Медленно катят раззолоченные кареты знати. Опустив глаза, идут попы в шелковых шуршащих рясах, с сытыми, лоснящимися физиономиями. Городские бедняки бросают на них презрительные, а то и грозные взгляды... Колдовской город, где острее, глубже открывается жизнь!

Ян Амос уже подходил к набережной — легкий ветерок нес с Влтавы свежесть и прохладу. Не зная почему, он свернул влево и углубился в лабиринт узеньких улочек. Показалось, потерял направление, хотя шел недолго. Потом тесно прижатые друг к другу дома как бы чуть-чуть расступились, и Ян Амос увидел Вифлеемскую часовню. [34] Вифлеемская часовня (капелла) — основана в 1391 году на частные средства для проповедей на чешском языке. С 1402 по 1413 годы проповедником в Вифлеемской часовне был Ян Гус, пламенные проповеди которого привлекали громадные толпы пражан. Он не мог ошибиться — это была она: высокое, простое здание из серого потемневшего камня, крутой скат кровли, над нею крест. С двух сторон часовни были сооружены леса, оттуда слышались голоса, раздавался стук молотков. Очевидно, иезуиты, [35] Иезуиты — члены «общества Иисуса», католического монашеского ордена, основанного испанцем Лойолой в 1534 году для борьбы против передовой науки и социального прогресса, для укрепления могущества католической церкви, папской власти, подорванных Реформацией. овладевшие часовней после поражения гуситов и без конца перестраивавшие ее, снова затеяли какие-то работы. Что ж, они могут даже разрушить часовню, снести всю до основания, но никому никогда не удастся стереть ее из народной памяти. Двести лет прошло с тех пор, как Ян Гус произносил здесь свои пламенные речи, звал народ на борьбу — целых двести лет! — но слова и дела его не забыты.