Джон Джейкс - Север и Юг. Великая сага. Книга 1

– Вашингтон сейчас похож на огромный сумасшедший дом, – словно не слыша его, продолжал Орри. – И самые опасные безумцы как раз те, кого американцы избрали в конгресс, чтобы выражать интересы народа. Я даже представить не могу людей, которые заслуживали бы меньшего уважения. Разве что только власти нашего штата.

– Если тебе так не нравится то, что происходит в Южной Каролине, измени это. Баллотируйся на выборах и сам поезжай в Колумбию.

Орри даже остановился и посмотрел на брата, чтобы понять, не ослышался ли он.

– Ты советуешь мне заняться политикой?

– А почему нет? Уэйд Хэмптон же занялся.

Этот богатый и уважаемый плантатор действительно был только что избран в законодательный орган штата.

– У тебя есть для этого и время, и деньги, – продолжал Купер. – Твое имя наверняка привлечет людей. Ты ни с кем не ссоришься. Вы с Хэмптоном во многом похожи. Ты мог бы стать еще одним голосом разума и умеренности в этом хоре бессмысленной болтовни в столице. Таких, как ты, мало.

Бесспорно, предложение было заманчивым, но Орри не поддался на искушение:

– Я скорее стану сутенером, чем политиком. Это и то более честное ремесло.

– Ты когда-нибудь читал Эдмунда Бёрка? – не улыбнувшись на шутку, спросил Купер.

– Нет. А что?

– Я изучил все его речи и письма, какие только смог найти. Он был верным другом колоний и поразительно умным человеком. Однажды он написал в письме, что для победы безнравственных людей необходимо лишь одно: чтобы хорошие люди ничего не делали.

Решив, что это камень в его огород, Орри хотел возразить брату, но его перебил крик Бретт.

– Это матушка! – испугался Купер.

Сотрясаясь в рыданиях, Кларисса повисла на руках Юдифи. Наконец-то она выплеснула наружу свое горе, обрадовался Орри.

Однако уже через час его облегчение сменилось тревогой, когда он услышал, что мать все еще продолжает рыдать в своей комнате. Он вызвал доктора, тот прописал Клариссе настойку опия и потом сказал собравшимся родным:

– Тяжкие утраты непросто вынести. Особенно женщине, которая всегда была неотделимой частью жизни своего мужа. Но Кларисса сильный человек. Она быстро оправится.

Но он ошибся.

Первые перемены Орри заметил через неделю. Когда Кларисса улыбалась и разговаривала, она как будто смотрела сквозь него. Если слуги спрашивали ее о каких-то домашних делах, она говорила, что сейчас очень занята и должна сначала выполнить некую загадочную работу. После этого она уходила в свою комнату и не возвращалась.

У нее появилась новая страсть, которая была довольно распространена в Южной Каролине, но никогда не добиралась до Монт-Роял. Она занялась родословной и принялась рисовать фамильное древо.

Зеленая ветвь представляла семью ее матери – Бреттов. Красная показывала род Эштона Голта, ее отца. Для Мэйнов Кларисса использовала другие краски, поэтому все дерево, занимавшее большой лист пергаментной бумаги, напоминало раскрашенную во все цвета радуги паутину.

Кларисса расстилала пергамент на столе у окна в своей комнате и днями напролет трудилась над ним; уже скоро понять что-нибудь из ее запутанного рисунка стало совершенно невозможно. Но она упорно продолжала чертить все новые и новые линии. А все обязанности на плантации, которые она прежде с усердием исполняла, теперь были забыты.

Орри молчал. Он понимал, что, потеряв мужа, мать нашла утешение в каком-то придуманном ею мире, неведомом для всех остальных. И если временное пребывание там хоть немного смягчало ее горе, пусть так и будет.

Однако в работе плантации было немало таких тонкостей, о которых он знал или не очень много, или совсем ничего. Поэтому уже скоро отлаженный механизм начал давать сбои, как часы, постоянно отстающие на двадцать минут, как бы часто их ни подводили.

– Ровнее, черт побери… Ровнее! Да что с вами всеми творится?

Стояло ясное февральское утро. Орри проверял подготовку полей к мартовскому севу. Весьма опытные работники, на которых он кричал с такой яростью, все уже довольно пожилые люди, натягивали на дальней стороне поля направляющие веревки параллельно друг другу с расстоянием в одиннадцать дюймов. Услышав крики хозяина, они недоуменно переглянулись: линии выглядели ровными.

Рабы помоложе, которые шли вдоль рядов, делая борозды для семян с помощью мотыг, тоже удивились этой внезапной вспышке. Орри кричал так громко, что его услышали даже те негры, что копали оросительные каналы на дальнем краю поля. Никто не мог взять в толк, чего он от них хочет.

Орри закрыл глаза и потер веки. Почти всю прошлую ночь он не спал, беспокоясь о матери и еще сочиняя письмо Джорджу, в котором пришлось объяснять, почему они не смогут приехать в Ньюпорт летом. Свой отказ он объяснил тяжелым состоянием Клариссы, не решившись назвать настоящую причину. Прошлым летом он почувствовал откровенную враждебность некоторых жителей маленького курортного городка, и ему не хотелось испортить и это лето ни себе, ни друзьям.

– Орри, линии абсолютно ровные!

Услышав голос Бретт, он резко открыл глаза и повернулся. Сестра стояла невдалеке, на насыпи. Щеки ее раскраснелись, и она никак не могла выровнять дыхание. Видимо, девушка только что прибежала – как раз когда он отчитывал рабов.

Орри прищурился и оглянулся через плечо. Бретт говорила правду. Он действительно ошибся – то ли подвело зрение, то ли сказалась усталость. Рабы уже возобновили работу, понимая, что правы были они, а хозяин ошибся.

Бретт спустилась к нему и ласково коснулась его руки:

– Ты снова не спал допоздна. – (Орри пожал плечами.) – Представляешь, – продолжала она, – на кухне сейчас был такой скандал! Дилли надрала уши Сью, потому что Сью забыла заказать соль для посолки. А Сью клялась, будто говорила тебе, что нужна соль.

– О боже… – вдруг вспомнил Орри. – И правда ведь говорила, а я забыл. На прошлой неделе я собирался внести соль в список заказов, но меня срочно позвали взглянуть на ребенка Семирамис, когда у того вдруг появилась какая-то сыпь…

– Кризис уже миновал. Малыш поправится.

– Только не благодаря мне. Я понятия не имел, что делать с шестимесячным младенцем. Кстати, а ты откуда так много про это знаешь?

– Понимаешь, они послали за мной, как только ты ушел, – стараясь говорить как можно мягче, сказала Бретт. – Да я и ничего такого не делала – просто перепеленала малютку, чтобы он согрелся. Только вот Семирамис очень переживала, ну я и подержала ее за руку немного, поговорила с ней. Она и успокоилась, а ребеночек как-то сам поправился.

– Я не знал, что делать. Чувствовал себя беспомощным остолопом.

– Не вини себя, Орри. Ведь раньше все эти заботы лежали на маме. Их было гораздо больше, чем вы, мужчины, могли себе даже представить. – Бретт как будто ласково поддразнивала Орри, улыбаясь своей нежной улыбкой. – Позволь мне помочь тебе с плантацией. – Она коснулась его руки. – Я смогу.