Хорхе Ливрага - Алхимик. По следам Джордано Бруно

Какое глубокое, какое чудесное значение обрело в его глазах учение Иисуса Христа о милосердии! Теперь оно было не просто словами, обращенными скорее к чувствам, чем к действию, оно стало очевидной и необходимой реальностью.

Как ярко сияло для него теперь и «ненасилие», «уважение ко всем формам жизни», которое советовал Будда! Подобно тому как маленький ключ иногда открывает огромные двери, слова философа с огненными глазами стали для Сани ключами, раздвинувшими темные завесы неведения.

Ведь, по правде говоря, ученик по имени Пабло Симон когда-то превратился в «Сани» лишь для того, чтобы духовно развиться, а затем вернуться в Европу к своим угнетенным и притесняемым братьям и просвещать их, помочь им с победой пройти через долину крови и слез, в которой они очутились. Но, соблазнившись очарованием самосовершенствования, он забыл первоначальную цель своего путешествия, и, если бы на пути не появился мудрый Джордано Бруно, возврата бы уже не было.

Да, он обязан вернуться на Запад! Имеет ли значение его собственное освобождение, когда миллионам братьев запрещается думать, верить, любить?

Многим философам пришлось покинуть родину в поисках личного спокойствия, и поэтому Запад от века Перикла скатился до века костров. Где теперь моральная медицина и психосоматика Гиппократа? Где наука Пифагора и Евклида? Расцветают ли где-то умы, подобные Сократу, Платону или Аристотелю? Утрачены представления о законах циклов, о том, что Земля круг лая, о высшей математике и золотом сечении в архитектуре; захвачены и подменены древние храмы, в которых Божественное мягко спускалось в сердца свободных и чистых женщин и мужчин… Такая картина предстала новому, уже иному Пабло Симону, но выбор он сделал: он возвращается на Запад; с Джордано или в одиночку, но через неделю он должен отправиться в путь.

На рассвете четвертого дня, едва он закончил приношения духу Солнца, как в его комнате появились адепт и Джордано Бруно; внешне они очень отличались, но улыбались совершенно одинаково.

— Я знаю, что ты нас покидаешь… и желаю тебе счастья. Мой брат будет активно направлять тебя в том, что тебе нужно. И да будут боги к тебе благосклонны…

Не сказав больше ни слова, восточный адепт сделал легкий поклон и покинул комнату.

— Я вижу вы легко читаете мои мысли; а значит, даже несмотря на мою ничтожность, между мною и вами есть близость, о мудрые!

— Так и есть. Если ты не возражаешь, мы выйдем завтра на рассвете.

— Много ли времени займет наш путь в Европу?

— Год, может быть меньше.

Двадцать четыре часа показались кандидату в Мистерии одновременно и короткими, и длинными. Ему не терпелось отправиться в путь, но в то же время было немного грустно покидать столь чудесный уголок мудрости и покоя. Восток столько всего ему дал! А его гуру? Возможно, он уже знал о его уходе; мудрый и в высшей степени скромный старец немало трудился над духовным совершенствованием своего ученика и наставлял его на путь служения, правильного действия.

Солнце едва поднялось над горизонтом, когда Пабло Симон, сопровождаемый безмолвным присутствием Джордано, ступил за ворота монастыря.

Ветер пустыни поспешно стирал следы на каменистом песке — так ураганные ветра времени стирают эфемерные следы миров, распознавая их в глубине непреходящей реальности.

Многие существа в Природе, проникая в новую среду обитания, вынуждены реагировать на нее и постепенно приспосабливаться; так и два странствующих философа постепенно входили в зону европейского влияния, охваченную потрясениями и беспорядками. Это были Джордано, обладавший неодолимой силой познавшего себя, и Пабло Симон, ведомый своим замыслом, жаждой служения и освобождения.

Вот уже семь месяцев прошло с тех пор, как купола священного города из пустыни Гоби сгладились под растущим грузом расстояния за их плечами… Пабло Симон вспоминал долгое путешествие по Нилу, когда их лодку день за днем несло течение реки, стремившейся раствориться в море. Ученик не имел никакого представления о том, зачем они оказались в Египте. Они скрытно прошли сотню километров вверх по течению, но единственное, что он знал, — что теперь где-то в дельте их ждала встреча со старым соратником Джордано.

Лодка, допотопная конструкция из толстых досок, шла тяжело, чуть ли не дрейфуя. Человек шесть местных жителей направляли ее ход длинными жердями, заодно раздвигая ими заросли водных растений. Вода все прибывала, а в последние дни она стала розоватой, поскольку несла ил — особенность Нила, благодаря которой пустынные земли превращались в одно из самых плодородных мест в мире.

Пенистые волны, набегавшие время от времени, постепенно расширяли русло и скрывали руины — следы уже забытых человеческих рас, наций, которые уступили переменчивую сцену истории другим. Лодочники пели странную песню; они рассказывали, что ей научил их ветер, дувший сквозь трещины Сфинкса.

Пабло Симон был в нетерпении, он чувствовал, что предстоящая встреча с членом одного из тайных братств, первая после его возвращения на Запад, была чрезвычайно важна и могла принять непредвиденный оборот. Чтобы успокоить мысли, он стал ходить по палубе. Джордано, погруженный в глубины своего внутреннего мира, неподвижно сидел на носу лодки, склонившись над водой. Выступавший в роли хозяина судна сириец с высохшим и почерневшим от солнца лицом задавал тон песнопениям необычного хора; из-за широкого пояса его туники виднелась обложка какой-то книги.

Эта деталь крайне заинтересовала Пабло Симона, ведь сириец едва умел читать, тем более на европейских языках. Должно быть, он ее украл. Пабло Симон подумал, что тут может скрываться что-то любопытное, и спросил хозяина, обратившись к нему на трудном языке его страны.

— Книга была у колдуна в черной тунике… у неверного, который сопровождал армию, сравнявшую с землей наш порт; они убили детей и обошлись с нашими женщинами как с игрушками, которые потом выбросили в море… Колдун сжег наших магов и астрологов. Потом он взял мою лодку — а она была тогда великолепным парусником, — чтобы вернуться на Сицилию; по пути они все напились и поубивали друг друга…

— Кто убил колдуна? Скажи правду!

— Мои люди бросили его за борт…

— Ты мусульманин, не так ли?

— Да.

— Разве основатель твоей религии не учил, что нужно любить всех людей, даже если они не мусульмане?

— Да… Но разве Пророк христиан не учил их кротости и смирению, не учил, что убивать грешно? Почему тогда его приверженцы занимают наши земли, перекрывают нашу торговлю и жгут все, что им вздумается? Почему они пытаются все решать силой оружия?