Дмитро Бедзык - Украденные горы [Трилогия]

— Кто я такая? — Подобрав подол платья, панночка сошла на землю. — Я имею честь, — она приложила руку к сердцу и жеманно поклонилась, — быть невестой вашего пана профессора.

Дарийка оторопела. Она хорошо помнила, о чем ей по приезде из России рассказывал квартирант. Профессор не скрыл от нее своего увлечения девушкой из Киева, как мог, обрисовал ее обаятельную внешность, рассказал о ее мужестве и огромной любви к народу — одним словом, расписал так, что Дарийка невольно прониклась его чувством к неведомой киевлянке и теперь не хотела слышать ни о какой другой невесте, тем более из чужеземной Вены.

— Вы, панночка, опоздали. У нашего профессора уже есть невеста. И простите меня, хоть вы и из самой Вены, но наша невеста не хуже вас.

— А откуда же она? — с едва уловимой тревогой в голосе спросила девушка.

— Из Киева, если вам так не терпится знать, — ответила Дарийка.

С лица панночки исчезла тень тревоги, из глаз брызнули веселые блестки близкого, желанного счастья.

— Из Киева, говорите? И ее, ту невесту, кажется, Галиною звать? Не так ли, госпожа Дарийка?

— Да, Галиной… — У Дарийки округлились глаза, она не в силах понять, откуда эта венка знает про киевскую дивчину. — Но вы же не волшебница, чтобы все знать…

— Как это не волшебница, пани хозяйка? Я самая настоящая волшебница!

Неизвестно, чем бы закончился разговор двух женщин и пригласила ли бы Дарийка к себе непрошеную гостью, осмелившуюся назвать себя невестой ее квартиранта, если бы не появился как раз вовремя квартирант.

— Галинка! — крикнул он, взмахнув над головой шляпой.

Она пошла ему навстречу, путаясь в длинном платье, упала в объятия, прижалась к его груди.

— Ах ты, мой милый лемко, — едва нашла она в себе сил шепнуть. — Как же я тосковала по тебе, Петруня.

Потом опомнились (на них смотрели со всех дворов), взялись за руки и, словно под благословение матери, подошли к хозяйке.

— Эта та самая киевская Галиночка, о которой я вам не раз говорил, тетя Дарийка.

Теперь настала очередь Дарийки обнимать гостью.

— Прошу простить меня, паннуся, что посмела принять вас за чужую, за венку…

Галина приложила палец к губам, шепотом предупредила:

— Пусть так и думают люди. Я невеста из Вены. Поняли меня, хозяйка? Для нашей общей безопасности. — Она весело рассмеялась: — И даже видела августейшего императора Франца-Иосифа.

Такого счастливого дня, такой радости давно не знала хата Дарийки Дубец. Прибежал из школы запыхавшийся Василь и на правах друга профессора зашел, не спросившись мамы, на его половину. Не успел он войти, как приковылял белоголовый, с прокуренными седыми усами и чисто выбритым подбородком дед Фецко, с которым Петро любил беседовать о лемковских збойниках, об их песнях и легендах. Старик пыхнул последний разок дымом из глиняной трубки, пригладил усы и, сняв линялую шляпу, сказал с поклоном: «Слава Иисусу». Он не отказался сесть на лавку у окна, спросил панночку, как там, в Вене, поживает Франц- Иосиф (Дарийка в сенях успела шепнуть Фецку про гостью, которая будто бы каждый день видит августейшего) и правда ли, будто августейший наш свихнулся на старости лет и, не посоветовавшись со своими подданными, посылает войско к русским границам? Панночка не смогла ничего определенного ответить, сказала лишь, что это дело самих императоров — воевать или не воевать между собой — и что Франц- Иосиф еще в полном здравии и, надо полагать, не свихнулся, раз все еще сидит на троне.

— У меня в армии два внука, — обратился к Галине дед Фецко. — Доселе сидели где-то в Праге, теперь их, паненка, перегнали на русскую границу. Так что ж тот Франц-Иосиф думает себе, что мои хлопцы поднимут винтовки на русских? Должно, что нет. Не русские ж убили того принца, ради чего же нам биться с ними? Так я говорю, пан профессор?

— Так-то так, газда Фецко, — ответил Петро неохотно: ему сейчас, когда рядом сидела Галина, не до политики было. — Правду говорите, однако смотрите не забывайте, что за подобные речи можно и наручники заработать от жандармов.

— Да ведь я не войту, а вашей, пан профессор, невесте говорю. А пани авось, — дед Фецко, вспомнив, верно, свои холостяцкие годы, пригладил усы, бросил в сторону девушки лукавый взгляд, повел седой бровью, — авось, говорю, не побежит высокочтимая пани к тем императорским гончим.

Не успел дед выложить все, что собирался рассказать о своих внуках-вояках, как в дверь постучали и в хату гурьбой ввалились новые гости. Профессор не только учил их детей, но и им был добрым советчиком. И потому они, прослышав о приезде невесты, как люди учтивые, пришли поздороваться и поздравить, как положено, заодно хоть одним глазком посмотреть, что за лебедушка прилетела к пану профессору из далекой Вены.

Но тут со двора послышались удары бубна.

— Музыканты уже здесь! — воскликнул дед Фецко. — Сами догадались, что без музыки нельзя в таком деле.

Все кинулись к окнам и увидели музыкантов, стоявших перед крыльцом: пожилой скрипач, молоденький флейтист, плечистый здоровяк с басом и небольшого росточка горбун с бубном. Они стояли полукругом и, углубившись в тихое звучание своих инструментов, молча настраивали их после длительного летнего перерыва. Как подошло жнивье — не до музыки было. На дверях читальни висел замок, на посиделки молодежь тоже не собиралась — все были заняты работой: одни на своем поле, другие на помещичьем, кто на панских разработках в лесу, на ремонте имперских и общественных дорог. Нынче наконец выпал случай всем собраться.

Пятидесятилетний скрипач, с большим шрамом через левую щеку (след от завала в американской шахте), сказал вполголоса, кивнув в сторону открытого окна:

— Смотрите, какая краля. Чтоб нынче играли, как на свадьбе девы Марии. Слышите?

Загорелый чуть не дочерна флейтист Никола, недавний ученик профессора Юрковича (в его руках побывал «Кобзарь» Шевченко, и поэма «Мария» уже сделала свое дело) фыркнул в ладонь и сказал с деланной серьезностью:

— Дядя Яков, а между прочим, дева Мария не выходила замуж.

— Не выходила, потому как ей и не надо было выходить, — ответил скрипач. — Бог ей дал облегчение от забот и мук замужества. А если бы выходила, знаешь, дурень, как бы ей святые ангелы на скрипочках играли? Вот так же и мы должны нареченной профессора сыграть.

Галина сидела за столом так, чтобы видеть и музыкантов во дворе, и людей, которых собиралось возле хаты все больше и больше. И не знала, сердиться ли на простодушных и славных лемков, из-за которых она не могла путем наговориться с Петром, или радоваться, что ей пришлось здесь увидеть. Больше такого случая не представится, кто знает, пошлют ли ее еще раз в Краков, если и пошлют — найдется ли у нее время для свидания с любимым.