Георгий Степанов - Закат в крови [Роман]

Первым, как всегда» высказался Алексеев.

— Немцы, — говорил он утомленным старческим голосом, — враг жестокий и беспощадный. И мы должны смотреть на них так же, как на большевиков. Это — враг исконный, всепожирающий…

— Да, но это враг культурный! — прервал генерала пожилой хмурый полковник.

— У немцев культура — для себя, — не глядя в зал, бубнил Алексеев. — Политика немцев и Вильгельма захватническая. Их цель — превратить Россию в колонию. Вы знаете, как беспощадно очищает немец крестьянские амбары и дворы на Украине. Не оставляет ни хлеба, ни скота. Все забирает под метелку. Это неминуемо приведет к голоду…

Полковник порывался что-то возразить, но Деникин жестом осадил его.

Алексеев обтер клетчатым носовым платком морщинистый лоб и продолжал:

— Если бы мы сейчас имели достаточно сил, то прежде всего должны были бы продолжать войну с немцами. Не думайте, что немцы так могучи. — После недолгой паузы генерал стал говорить о колоссальных потерях немцев в период войны, об истощении духовных и материальных сил германской нации, о малых шансах на ее победу. — Я убежден, — заключил он, — в ближайшее время наши союзники организуют против немцев и большевиков восточный фронт. Мы имеем сведения о движении чехословацкого корпуса. Повторяю: связь с немецким командованием, служба на немцев — это самое черное предательство. Вы, как военачальники, должны доказать нашим офицерам, что союз с немцами морально недопустим и политически нецелесообразен. Покуда союзники не протянули нам руку помощи, мы будем делать вид, что не замечаем немцев на русской земле, но, как только помощь явится, надо бить и гнать немцев.

Речь Алексеева понравилась Ивлеву, и он, как и другие, слушал его внимательно.

Видимо желая сразу же использовать авторитетное слово Алексеева в своих целях, из-за стола грузно-тяжело поднялся Деникин и заговорил, не скрывая раздражения:

— Была сильная русская армия, которая умела умирать и побеждать. Но когда каждый солдат стал решать вопросы стратегии, войны и мира, монархии и республики, тогда армия развалилась. Теперь у нас, по-видимому, повторяется то же самое. — Командующий недовольным взглядом окинул собрание. — Наша единственная задача — борьба с большевиками, освобождение от них России. Но этим положением многие не удовлетворены, требуют немедленного поднятия монархического флага. Для чего? Только для того, чтобы тотчас же разделиться на лагери и вступить в междоусобную борьбу? Чтобы круги, которые теперь если и не помогают Добровольческой армии, то и не мешают ей, начали активную борьбу против нас? Чтобы, к примеру, тридцатитысячное ставропольское ополчение, с которым у нас теперь идут переговоры и которое вовсе не желает монархии, усилило Красную Армию? Да, наконец, — повысил голос Деникин, — какое право имеем мы, маленькая кучка людей, решать вопрос о судьбах страны без ведома всех сословий русского народа? Хорошо, провозгласим своей целью восстановить монархию. Тогда придется назвать и имя будущего монарха, как это торопятся делать разные политические группы, ожесточенно споря между собой… Это нереально. Армия не должна вмешиваться в политику. Единственный выход — вера в своих руководителей. Кто верит нам — пойдет с нами. Кто не верит — пусть оставит армию. Что касается лично меня, то бороться за ту или другую форму правления я не буду. Я веду борьбу только за Россию. И, будьте уверены, в тот день, когда я почувствую ясно, что биение пульса армии расходится с моим, я немедленно оставлю свой пост!

Деникин сел. Ивлев с чувством неудовлетворения смотрел на него. Неужели командующему не ясно, что мыслящие люди не станут класть голову за неопределенные цели? Или у него нет собственных четких политических идеалов и ему одинаково безразличны и монархия, и Учредительное собрание? Но как же тогда считать себя вождем движения? Ведь совсем неспроста в стране разыгралась жесточайшая гражданская война. Разумные люди и в армии, и в народе жаждут более совершенных форм государственного правления, демократических учреждений. Выходит, Деникин этого не понимает?

После выступления командующего наступило молчание. Наконец с задней скамьи раздался голос капитана Дюрасова:

— Ваше превосходительство, может быть, вы хотя бы пунктирно определите будущую форму государственного правления в нашей стране…

— Нет! Я не буду делать этого, — отрезал Деникин. — Пусть народ сам скажет, чего он хочет.

— А может быть, все-таки монархический лозунг, ваше превосходительство, будет сейчас наиболее приемлемым? — не унимался капитан.

— Настроение Дона, Кубани, ставропольских казаков и крестьян хорошо известно, — отвечал Деникин. — Оно, к сожалению, далеко не монархическое. А про внутреннюю Россию мы ровно ничего не знаем.

Дюрасов опустился на скамью.

К столу подошел Марков. Ивлев посмотрел на него с надеждой: быть может, он скажет то, что надо сейчас сказать. Но Марков, блеснув глазами, ограничился, как на докладе, несколькими фразами, да и то не о главном:

— От имени своей дивизии должен объявить: мы все верим в своих вождей и безоговорочно пойдем за ними. Они лучше и яснее нас видят общее положение, лучше знают, куда и какими путями вести нас. Только вера в них приведет нас к победе!

Деникин долгим рукопожатием поблагодарил Маркова и, закрывая собрание, сказал:

— Я надеюсь, господа, вы передадите всем офицерам и бойцам нашу общую точку зрения на монархизм и германофильство, убедите их, что рыцарям «ледяного похода» не к лицу беспочвенные политические мечтания, расслабляющие волю к борьбе и победе.

Офицеры поднялись и молча разошлись.

Марков предложил командирам немедленно отправиться в свои полки и провести беседы.

А вечером того же дня Ивлев слышал, как он пытался внушить Деникину, что офицерская публика успокоилась и все идет отлично.

В действительности это было далеко не так.

Вскоре даже офицеры-марковцы стали проситься в отпуск, а некоторые и без всякого разрешения уходили из армии, уезжали в Ростов, Новочеркасск, Киев.

Встревоженный этим обстоятельством, Марков собрал офицеров во дворе штаба.

— Нынче армия вышла из-под ударов, — заявил он, — мы вновь сформировались и готовы к боям. Но в минувший тяжелый период жизни армии некоторые, не веря в успех, покинули наши ряды и попытались спрятаться в станицах и селах. Нам хорошо известно, какая постигла их участь. Они не спасли своих драгоценных шкур. Если же кто и сейчас желает уйти от боевой жизни, то пусть об этом скажет… Удерживать не стану! Вольному — воля, спасенному — рай! И-и… к черту!

Марков решительно махнул плетью и, круто повернувшись на носках, зашагал в штаб.