Георгий Степанов - Закат в крови [Роман]

— В Екатеринодаре, — заметил Леонид Иванович, — много такого, с чем надо поскорей кончать.

— Ничего, — сказал Серго, — коммунистам все по плечу. Если уж вы здесь против Корнилова выстояли, то анархиствующих молодчиков не нынче, так завтра приберете к рукам. Я в этом не сомневаюсь.

Наконец Серго взглянул на ручные часы:

— Через тридцать минут я должен быть в поезде. Спасибо за компанию и угощение!

На вокзале чрезвычайного комиссара ожидали почти все ответственные работники Кубано-Черноморского ЦИКа во главе с Яном Полуяном и Рубиным.

Стоя на площадке классного вагона и прощаясь, Серго живо и весело перебрасывался замечаниями с людьми, провожавшими его.

«Удивительно темпераментная и гармоничная натура», — думала Глаша, глядя на Орджоникидзе.

После отступления в южные станицы Области войска Донского силы Деникина, сведенные в три бригады, оказались в своеобразной и, несомненно, благоприятной обстановке. Красные части Автономова довольствовались тем, что вытеснили добровольцев из пределов Кубани, и активности не проявляли. На Дону к этому времени уже хозяйничал генерал Краснов, ставший при поддержке германских интервентов атаманом Все- великого войска Донского. И хотя с ним еще предстояло наладить отношения, Деникин и Алексеев не без оснований рассчитывали на повышение роли Добровольческой армии в борьбе с Советской властью на всем Юге России.

Правда, надежды деникинского штаба на быстрое пополнение боевого состава пока что не оправдывались. Непросто оказалось найти замену и офицерам, покинувшим боевые части под предлогом истечения четырехмесячного срока добровольчества. Ивлев в этом убедился сам.

Поручик сопровождал генерала Маркова, выезжавшего из Мечетинской, где располагалась его 1-я бригада, в Новочеркасск, чтобы вернуть в строй бежавших туда офицеров.

Несколько дней пробыли они в столице войска Донского. Марков, не считаясь с тем, что в Новочеркасск только что приехала выбравшаяся из Петрограда его жена, все свое время тратил на служебные встречи. Поначалу Ивлеву казалось, что офицеров, особенно участников «ледяного похода», эти встречи искренне радовали: как-никак перед ними был сам Марков, истинный герой, «крылья Корнилова»!

А результат от всего был самый малый: охотников ехать в задонскую степь, к деникинцам, почти не находилось. Это выводило Маркова из себя.

— Как много здесь бездельников! — возмущался он, шагая после одной из встреч по Платовскому бульвару, забитому гуляющей публикой. — Как бараны, беспечно пасутся, не зная, когда попадут к мяснику. Большевики покажут им кузькину мать!

В Новороссийске оказался и хан Хаджиев со своими текинцами. Марков и Ивлев неожиданно встретились с ним на том же Платовском бульваре.

— Ну, хан, что поделываешь? — сухо спросил Марков.

— Ничего, ваше превосходительство, — ответил Хаджиев с невозмутимым спокойствием и прямо поглядел в недобро блестевшие глаза генерала. — Живу здесь… Жду момента, чтобы выехать в Хиву.

Холодно и коротко кивнув головой, Марков пошел дальше.

Заручившись поддержкой гарнизонного казачьего начальства, Марков попытался даже задерживать бывших корниловцев и под конвоем отправлять их в Мечетинскую. Но офицеры, узнав об этом, стали уезжать из города, прятаться либо поступать на службу в Донскую армию. Те, с кем Ивлев встречался, роптали:

— Марков прибегает к полицейским мерам, устраивает облавы на нас!

Ивлев напрасно урезонивал их напоминанием о том, что это делается во имя продолжения дела Корнилова, которому они недавно так беззаветно служили. Он и сам задумывался: не прошла ли пора боевого аскетизма, которым жил и объединял своих соратников Корнилов? Может, теперь, когда гражданская война здесь, на Юге, явно перерастала из партизанщины в фазу широкомасштабных действий, требуется не только порыв, натиск, но и политика, дипломатия?

Отсюда, из Новочеркасска, Ивлеву стало вроде бы яснее видеться, что Деникин, пожалуй, больше подходит к текущему моменту белого движения, чем это ему казалось месяц назад, когда он переживал гибель Корнилова и Неженцева. «Впрочем, — отмахивался он от своих рефлексий, — к черту всю эту философию! Скорее бы Марков заканчивал свою неудавшуюся миссию, пора возвращаться в Мечетинскую, на фронт!»

Напряженные бои, частые артиллерийские обстрелы, изнурительные ежедневные марши — все это воспринималось как нечто естественное, неизбежное, пока армия находилась в походе. Но стоило после боев в Сосыке и Крыловской расположиться на отдых, узнать, что открываются пути в места, где нет большевиков, как даже самые стойкие участники «ледяного похода» стали жаловаться на одолевшую их усталость. Многие офицеры вспомнили об окончании обязательного для них четырехмесячного срока пребывания в армии, заговорили о своем праве уйти из добровольческих рядов. Вскоре открыто заявили о себе германофилы, особенно из числа тех офицеров, которые прибывали из Киева.

— Вот атаман Краснов — умница, — твердили они. — Он правильно понял, что, покуда наши союзники, англичане и французы, соберутся помочь нам, Вильгельм проглотит Россию вместе со всеми большевиками. Нашим генералам, не имеющим ни фронта, ни тыла, ни снарядов, надо следовать примеру Краснова, заключить союз с немцами…

Капитан Дюрасов, захваченный общим недовольством, шел еще дальше.

— «Великая, единая и неделимая Россия» — это чистая фантасмагория, бесплотный лозунг, — рассуждал он. — Требуется что-то более понятное и значительное. Вот смотрите, многие офицеры стали демонстративно носить царские ордена и медали, распевать царский гимн. И с каким подъемом! Неужели Деникин не понимает необходимости именно монархического лозунга?

— Что же, — взорвался Ивлев, — по-вашему, надо вернуть на престол Николая Второго? Субъекта совершенно безвольного, но идиотски упрямого? Нет уж, избавьте нас от этой реставрации!

— Зачем прежнего Николая? — откровенничал Дюрасов. — Можно и другого. Вот, например, великий князь Николай Николаевич. Кстати, он сейчас в Крыму, в Ялте, под охраной германского командования. Все силы России могут объединиться вокруг него.

Еще труднее было Ивлеву спорить с другими офицерами. Они, случалось, переходили к прямым оскорблениям и кричали, что все русские интеллигенты неврастеники и вследствие оторванности от реальной действительности все еще тешатся фантазиями о народном благе. Намекали, что Деникин, окруженный ими, хотя и умен и образован, но излишне прямолинеен в своих взглядах и суждениях, не желает менять их, хотя бы жизнь на каждом шагу огорошивала его неудачами и жестокими разочарованиями. Понятно, что об этих настроениях офицерства стало известно Деникину. Обеспокоенный ими, он собрал на совет приближенных людей.