Георгий Степанов - Закат в крови [Роман]

— Генерал Алексеев обещает быть в самом скором времени.

— Да, надо основательно осмотреть первый большой город, отвоеванный нами, — подтвердил свое намерение командующий. — Если большевики начали с Петрограда, а кончили Екатеринодаром, то мы, наоборот, начнем с Екатеринодара, а кончим Петроградом.

Романовский порылся в папке и положил на стол перед Деникиным листок с цифрами.

— Антон Иванович, ознакомьтесь со сведениями разведывательного отделения о численности большевистских войск, отступивших на Белореченскую. Кстати, туда же ушло огромное количество беженцев и обозов. Я хочу приказать генералу Эрдели начать преследование их сегодня же.

— Да, посылайте конницу, — согласился Деникин, углубляясь в разведсводку.

— Ваше превосходительство, автомобиль подан, — доложил вернувшийся Долинский.

Деникин надел фуражку и в сопровождении Корвина-Круковского и Шапрона вышел на перрон, где юнкера караульной роты взяли винтовки на караул. Ивлев некоторое время еще шел за командующим. У выхода на привокзальную площадь к Деникину приблизился рослый и усатый казачий генерал в серой черкеске и высокой белой папахе.

— Ваше превосходительство, разрешите представиться: генерал Букретов!

Деникин презрительно сощурившимися глазами холодно смерил генерала с головы до ног и громко сказал:

— Вы в своем воззвании отнеслись с таким неуважением к доблестной Добровольческой армии, что говорить мне с вами не о чем!

Бросив руки за спину, Деникин зашагал к автомобилю. Тяжелое красноватое лицо Букретова, как от крепкой оплеухи, ярко заалело. Зеленоватые узкие глаза его метнули вслед Деникину недобрый взгляд.

Екатерининская улица, ее мостовая, стены домов были в оранжевых отблесках яркого солнца.

Открытый автомобиль, в который уселся командующий, сверкнул смотровым стеклом и не спеша покатил, оставив за собой сизый хвост вонючего керосинового дыма.

Ивлев, стоя на краю кирпичного тротуара, почувствовал себя полностью обманутым в своих надеждах.

Тощая, плоскогрудая мещанка, увидя Ивлева, настойчиво стучавшегося в запертую дверь, вышла из флигеля на крыльцо.

— Господин офицер, моих квартирантов нету со вчерашнего дня.

«Ушла! И может быть, безвозвратно…» Ивлев ощутил глубокую внутреннюю разбитость.

Домохозяйка подошла ближе.

— Боюсь, мои квартиранты задали лататы вместе с большевиками. Наверное, придется вскрывать замки.

— Нет, замки не трогать. Квартира Первоцвет будет находиться под моим наблюдением.

Ивлев достал из бумажника бланк штаба Добровольческой армии и написал на нем карандашом: «Квартира занята адъютантом командующего поручиком Ивлевым».

— Наклейте бумажку на двери! — сказал он явно обрадованной хозяйке.

Уже перед вечером, когда показалась межа, отделяющая земли станиц Старовеличковской и Медведовской от немецкой колонии Гначбау, Ивлев сошел с коня, отдав поводья одному из приехавших с ним на повозке казаков, и сразу же направился к деревянному кресту, сиротливо торчавшему над низеньким холмиком могилы неизвестного.

Заглядывать в альбом с планом местности не было надобности: здесь ничто не изменилось. Крест был отличным ориентиром, и Ивлев от него зашагал по стерне пшеничного поля к дереву.

«Раз, два, три…» — считал он, помня, что Корнилов был зарыт в шестидесяти шагах от дерева. Неожиданно показавшаяся среди колючей стерни полузасыпанная яма заставила его остановиться.

«За четыре месяца, конечно, гроб не мог сгнить, а земля так осесть, — подумал поручик. — Впрочем, лучше проверить… — Он торопливо извлек из полевой сумки альбом. — Вот стрелка, идущая от дерева к пашне. Над стрелкой пометка: «60». Значит, место то самое. В этом можно окончательно убедиться, если справа, в шестнадцати саженях, обнаружится могила Неженцева».

Держа альбом перед собой, Ивлев сделал вправо сорок восемь шагов и увидел среди желтеющей стерни заросшую зеленой люцерной круговину.

— Идите сюда! — Он взмахнул фуражкой, зовя казаков. — Ройте здесь! Похоже, что Неженцев на месте, а могила Корнилова разрыта. Однако ройте и там.

Не прошло и получаса, как казаки, дружно действуя лопатами, вытащили из ямы сосновый гроб, темный от чернозема.

Урядник, поддев лопатой крышку и слегка приподняв ее, заглянул в гроб.

— Бачу, воны тутечки… На них черна черкеска.

— Ладно, прикройте крышку и несите гроб на линейку, — распорядился Ивлев и пошел к месту захоронения Корнилова.

— Ну и далече заховали вы генерала! — Молодой казак обтер тыльной стороной ладони взмокший от пота лоб. — Роем, роем, а найшли тильки один обломок сосновой доски…

За дальним степным увалом скрывалось солнце. Ивлев взглянул на часы и, намереваясь хотя бы к полночи возвратиться в Екатеринодар, объявил:

— Господа служивые, все ясно: тела Корнилова нет. А ведь когда погребали его, в поле, кроме нас, не было никого. Удивляюсь, как могли большевики найти могилу…

— Эх, ваше благородие, господин поручик, — сказал урядник, — да вон из окон крайних домов немцев все видать было, что вы тут робыли. Дотуда и версты не будэ. Хиба так тайно ховают?

Красные войска отступали.

1, 2 и 4-я их колонны двигались от Екатеринодара в общем направлении на Армавир и далее на Невинномысскую. В районе станиц Некрасовской и Петропавловской Сорокин сделал попытку задержаться, уповая, как всегда, на свою эмоциональную предприимчивость больше, чем на сколько-нибудь продуманные меры по организации и обеспечению обороны. Разобщенные, сбитые с толку его противоречивыми приказами, красноармейские отряды не смогли сдержать здесь напор деникинцев и снова начали отходить. Сам Сорокин со штабом укатил из Петропавловской и обосновался в поезде на станции Овечка, где восемь месяцев назад организовал свой казачий революционный отряд.

Остальные красноармейские части, отходившие от Екатеринодара, сосредоточились в районе станции Белореченская. Заняв оборону на реке Белой, они более стойко противостояли натиску сил Деникина. Однако Сорокин, стягивая армию к Армавиру, куда уже переехали ЦИК Северо-Кавказской республики и краевой комитет партии, 12 августа отдал распоряжение белореченской группе войск перейти на новый оборонительный рубеж по реке Лаба. Это не помогло защите Армавира, и вскоре он был сдан. Высшие органы республики вынуждены были поспешно эвакуироваться в Пятигорск.

В тяжелейших условиях оказались советские части, находившиеся на Таманском полуострове. Отрезанные наступлением Деникина, они вынуждены были с боями прорываться на соединение с главными силами Северо-Кавказской армии по побережью Черного моря, через Новороссийск и Туапсе, а затем горными дорогами к Белореченской.