Сергей Житомирский - Эпикур

Растерявшийся Афлий подошёл к наместнику, тот встал и принял из рук посланника драгоценный футляр. Это вызвало новый взрыв хохота.

И тогда Антипатр засмеялся сам.

— Благодарю тебя, Афлий, — сказал он сквозь смех. — Иди.

Смех наместника произвёл магическое действие, публика стала понемногу успокаиваться. Антипатр с улыбкой на лице открыл футляр и заговорил громко и отчётливо:

— Мне, афиняне, как и вам, доставило огромную радость получение письма божественного Александра, которое по его просьбе я сейчас прочту. — Он с пренебрежением отшвырнул золотую коробку и развернул письмо. — «Царь Александр, — прочитал он, — желает афинянам благоденствия. Вот о чём решил я вам сообщить. Будучи в Египте, я посетил святилище Аммона-Зевса, лежащее в пустыне к западу от Нила. Там я получил оракул и знаки, подтверждающие его правдивость, что отец мой не из числа смертных...»

Антипатр читал, перечисляя знамения и древние предания, возводившие род Македонских царей к Аполлону и Гераклу. Дочитав, он обратился к афинянам с небольшой речью, в которой просил их отнестись к письму с доброжелательной серьёзностью. Потом он выразил надежду, что афиняне сами договорятся с изгнанниками об условиях их возвращения, и обещал не применять по отношению к городу силу. Кроме того, он не будет требовать возвращения в казну денег, привезённых Гарпалом.

Речь Антипатра вызвала одобрительный шум.

— Что же это? — изумился Эпикур и толкнул локтем Менандра. — Только что они повторяли слова Диогена, и вот всё забыто.

— Большинству важно только получить свои полторы драхмы да поглазеть на наместника. К тому же он пошёл на такие уступки...

Поднялся Демад, надел на голову венок и вышел вперёд.

— Не воин будет оплакивать мою смерть, — начал оратор, — потому что война ему полезна, а мир его не кормит. Оплачут меня поселянин, ремесленник, купец и каждый, кто любит спокойную жизнь. Для них я защитил Аттику не валом и рвами, но миром и дружбой с сильнейшими. Послушайте же человека, который никогда не давал вам неверных советов. Я предлагаю принять закон о почитании Александра как бога и присоединении его тринадцатым к двенадцати олимпийским богам...

Речь Демада тоже была встречена одобрительно, особенно то место, где он предложил устроить торжественные жертвоприношения с угощением и раздачей мяса. Никто не стал возражать, афиняне дружно подняли руки, и закон был принят.

Потом выступил Стратокл и предложил переименовать посольский корабль «Саламин» в «Аммоний», в честь Аммона-Зевса, давшего Александру знамение. Афиняне были в хорошем настроении и соглашались на всё.

— Слушайте, — сказал Менандр, — по-моему, ничего интересного тут уже не будет. Пошли на Агору, расскажем Диогену о действии его стихов. Если бы этот македонский лис не сумел истолковать смех в свою пользу, ещё неизвестно, куда бы повернуло Собрание.

Друзья покинули свой наблюдательный пункт и направились к Агоре.

— Всё же хорошо говорил Демад, — рассуждал Тимократ по дороге. — Не знаю, к какой школе эта речь близка, к Лиссию или Исократу?

— К Демосфену, — сказал Менандр. — Но тут он изо всех сил соблюдал благообразие, его конёк — веселить публику. Однажды в Собрании он стал рассказывать басню: «Деметра, ласточка и угорь шли по одной дороге. Когда дошли до реки, ласточка полетела, а угорь поплыл». Тут Демад смолк. Ему закричали: «А Деметра?» И он ответил: «А Деметра сердится на вас, что вы плохо меня слушаете!»

— Ну вас, — сказал Эпикур. — По-моему, он ведёт себя постыдно.

— Я же не о содержании говорю, — возразил Тимократ, — а об ораторском искусстве.

— По мне, — сказал Эпикур, — с каким бы искусством на брюхе ни ползали, всё равно противно.

Скоро они подошли к Метроону, но из задуманной сцены поздравления Диогена ничего не вышло. Старик стоял мрачный, окружённый хмурыми, учениками и горожанами.

— Что здесь происходит? — спросил Менандр.

— Изгнание Диогена, — ответил кто-то. — Полемарх предупредил, что по просьбе Антипатра казнит его за безбожие.

— Казнить — это что! — сказал Диоген, услышавший разговор. — Такое может сделать и скорпион, и кусок черепицы с крыши! Вот если бы я узнал, что наместнику мои слова безразличны, тут бы я счёл себя наказанным. Ну, надо идти. Прощай, моя бочка!

— Куда же ты? — спросил Менандр.

— Сперва в Коринф. Откуда не погонят, там и останусь.

— Мы уйдём с тобой, правда, Кратет? — сказала Гипархия и вытерла слёзы краем платья.

— Прощайте, афиняне, — обернулся Диоген к горожанам. — Время от времени власти звереют и начинают изгонять мудрецов. А вскоре оказывается, что их город из столицы мира превратился во фракийскую деревню. Помните это, земляки Антисфена.

Он повернулся и медленно пошёл к улице Шествий, опираясь на свою дубинку, ступая покрасневшими от холода ногами по комкам высохшей грязи. Ученики потянулись за ним, обогнали, окружили Диогена. Кто-то затянул песню, Эпикур узнал известные стихи Кратета.

Киники подняли головы и двинулись к Дипилонским воротам той самой дорогой, по которой несколько часов назад прошёл осмеянный Диогеном Афлий. Друзья проводили их до Академии.

Через пару дней Менандр предложил Эпикуру посетить один дом.

— Помнится, ты хотел побеседовать с кем-нибудь из перипатетиков по поводу пустоты. Так вот, там ты будешь иметь такую возможность.

— Мы пойдём к Аристотелю?

— Нет, к Демосфену. Но будут — Феофраст и ещё Деметрий, младший брат Гимерия. Я тебе его показывал, когда мы слушали Аристотеля. Он очень прыткий, служил помощником Ликурга, этого поклонника старины, и привёл в порядок афинские финансы. А теперь вот пришёл в Ликей и вместе с Аристотелем, а может быть, и вместо него, написал «Афинскую политою» [13] «Афинская полития» — сочинение Аристотеля о политическом строе Афин, который он называл «политией». Найдено в 1890 г. . Ещё, конечно, будет и Гимерий.

— Конечно, я не откажусь, — ответил Эпикур, — только учти, вопрос о пустоте я уже выяснил и в такой компании предпочту слушать, а не высказываться.

— Ну, это уж твоё дело, — сказал Менандр, — хотя я бы предпочёл, чтобы ты превратил этот ужин в «Пир» Платона.

Демосфен жил на удивление скромно, куда скромнее, чем Менандр. Хозяин и пятеро гостей поместились в небольшой комнате с росписью, изображавшей рождение Афины: Зевса, Гефеста с молотом и Афину в доспехах, только что появившуюся из Зевсовой головы.

Подали угощение. Деметрий, красуясь, рассуждал о гибели книг.

— Потеря хорошей книги, — говорил он, — такое же невосполнимое несчастье, как смерть человека. И это тем более обидно, что книги, в отличие от людей, способны жить вечно, если найдутся люди, которые будут их хранить и переписывать.