Александр Филимонов - Битва на Калке. Пока летит стрела

— Так не с ними война-то, — как бы между прочим вставила Арина, потянувшись за солью.

— А с кем?

— Да не знаю я. Бабы говорили, а я не любопытствовала.

— Ой, жена! Что-то не верю я, что ты такая нелюбопытная, — сказал Иван, всматриваясь в лицо Арины. — Ну-ка давай рассказывай всё, что слышала.

И Арина рассказала. Тот половчин, про которого бабы на Торгу говорили, вроде как прибежал из своей степи весь испуганный да оборванный, словно от стаи волков спасся. Первым делом, говорили бабы, бросился к русскому попу: давай, батька, крести в твою веру, хочу, говорит, русским стать. Ну, поп поломался да и окрестил его, задаром окрестил, говорили. С ним, с половчином-то, была его семья, две жены и детей штук пять, вот и их тоже крестили. Тут смешно получилось! Вроде как православный теперь половец, и жёны его православные, а по нашему закону одну только жену положено иметь. А у него — две. Которую теперь оставить? Ох, как он убивался! И бабы его ревели, как две коровы недоенные. Потом, говорят, решил так, что одна будет вроде как его жена законная, а вторая — так, при нём останется, вроде няньки. Тут они, бабы эти, друг дружке в волосы как вцепятся! Половчин их разнимать — они и в него вцепились, чуть косу не вырвали с корнем! Прямо смех. Их, говорят, всей улицей растаскивали, чуть не полопались, смеямшись, вот такое дело вышло.

— Так ты не про то говори, Аринушка, — попросил Иван, хотя ему и самому сделалось смешно, едва он представил себе это зрелище. — Он, половчин-то этот, от кого убегал? От своих, что ли?

— От кого? — задумалась Арина, слегка наморщив лоб. Оба близнеца затихли, не сводя с матери глаз. — Да нет, не от своих, бабы говорили, что будто племя какое-то объявилось. Будто бы все сами железные, и кони у них железные, и людей едят. Магалы какие-то или ещё как, не помню я. Да врут бабы, конечно, наслушались брехни разной, сами не знают, про что толкуют.

Иван положил ложку. Есть больше не хотелось. И — самое странное — уединиться с Ариной, как он рассчитывал сделать после обеда, тоже расхотелось. Нет, не то слово. Просто все мысли стали заняты этой новостью о железном племени, от которого спасся половчин. Не до милований стало. Плюнуть бы и не поверить, но как-то верилось: действительно появилось такое племя с железными людьми.

— А ещё что говорили?

— Так не помню я. А, вспомнила. Он, половчин этот, будто бы одну жену в кибитке своей поселил, а со второй в шатре живёт. А та, первая-то, каждую ночь возле шатра ходит, ругается по-ихнему, а внутрь-то нельзя ей. Бога боится, не входит. Вот и не заводи себе двух-то жён сразу, а то людей насмешишь.

Невмоготу стало Ивану просто сидеть за столом. С бабой не поговоришь о вещах значительных. Вот то-то и оно, что Арина выросла, войны не зная, набегов половецких не видя. Иначе бы не о глупостях всяких говорила, а о деле. Пойти, что ли, в кузню? Дремота, что уже понемногу разливалась по всему телу, теперь пропала, необходимо было поговорить с кем-нибудь, хотя бы и пойти поискать того половчина, выяснить у него. Может, и вправду одни слухи, разговоры бабские. Иван поднялся из-за стола, наскоро простился с домашними и вышел на улицу. Всё хорошее настроение куда-то исчезло. Арина удивлённо, слегка обиженно посмотрела ему вслед. Даже близнецы притихли.

Первым делом — к старосте. Нужно прояснить вопрос, развеять в душе эту непонятную тревогу, а то ведь житья не будет. Ивану и без того постоянно приходили в голову мысли о войне, о том, что вся его такая налаженная жизнь может в одночасье исчезнуть. Вот пусть Касьян и поможет успокоиться, раз он старостой поставлен.

Дом Касьяна-старосты располагался в конце их улицы, возле небольшой деревянной церковки Преображения Господня. Ещё издалека Иван увидел, что возле дома стоят несколько мужиков, даже можно сказать — небольшая толпа. Стоят не просто так — оживлённо о чём-то беседуют. С чего бы это вдруг в середине дня? Тревога усилилась.

Иван подошёл к толпе скорым шагом, не заботясь о степенности походки. С ним поздоровалось всего двое, а остальные просто не обратили внимания. Взгляды всех были прикованы к старосте, который разговаривал с каким-то незнакомым человеком. Странный вид этого человека заставил Ивана отвлечься от здравствований с соседями и знакомыми. Одет был неизвестный человек в русскую одежду и напоминал бы обычного мастерового, если бы не лицо его, узкоглазое, с жидкими усиками, загорелое на солнце до черноты и с чёрными, как вороново крыло, волосами, свежеостриженными под горшок. Да уж не тот ли это половец, что Арина рассказывала?

— Кто это? — Иван толкнул локтем ближайшего знакомого. — Чего это вы тут собрались? Случилось что?

— Здорово, Иван, — шёпотом отозвался знакомый. — Вот, стоим, кумана этого слушаем. Чего-то он страшное говорит, а понять нельзя. Ходит по Киеву, ужасти всякие рассказывает. Вот, к Касьяну пришёл, а Касьян нас кликнул — послушать.

Иван тоже затих, прислушался, продолжая рассматривать переодетого в русское половца. Тот, чувствуя на себе пристальное внимание многих людей, терялся и говорил сбивчиво, с трудом подбирая слова, которых и без того знал мало.

По его словам выходило, что надо немедленно всем всё бросить и бежать к самому великому князю Мстиславу Романовичу — предупреждать его о страшной угрозе, нависшей не только над городами, близкими к половецкой степи, но и над Киевом тоже, да и надо всей Русью. Имя той угрозы было — монголы, неведомый народ, а самым страшным было то, что вёл этих монголов непобедимый император Неба Чингис-хан.

Впервые услышанное, это имя вызвало в душе Ивана приступ непонятного отчаяния. Будто нечеловеческий звук этого имени давал ему увидеть всю свою ближайшую судьбу: самого себя, в ужасе бегущего прочь от огромного всадника, железный хохот в вышине, визг железного коня, свист сабли, вспышка в мозгу — и всё. Одним словом, Чингис-хан, точнее и не скажешь.

Иван оглядел собравшихся. Мужики стояли, задумчиво почёсывая в затылках, теребя себя за бороды, покрякивая и недоверчиво ухмыляясь. Лишь те, кто был постарше, имели хмурые лица, но и они пока что не торопились поверить рассказам половца. И в самом деле, невозможно было поверить, что русской земле, изобильной людьми, богатой и бескрайней, может по-настоящему грозить какое-то неизвестное дикое племя. Да и бывают разве железные люди, железные кони? Никто их не видал, а этот беглец из степи якобы видал и едва смог уцелеть.

В конце концов, Касьян-староста, ни с кем в объяснения не пускаясь, непривычно суровый, увёл половчина в свой дом, оставив без ответа главный немой вопрос: так верить половцу или не верить? А если верить, то какие дальше будут действия? Мужики постояли ещё немного, потолклись, поспорили, ни к каким выводам не пришли, кроме одного, пожалуй: много вреда натерпелись в прошлые годы от половца поганого, если кто их там, в степи, железными конями, и потоптал, то русской земле от этого одна польза, А что далее будет, то одному Богу ведомо, поживём — увидим, может, и до великого князя дойдёт, а там как он сам решит, так и будет. Так и всегда было, а наше дело — живи да не спрашивай. Понемногу стали расходиться.