Александр Филимонов - Битва на Калке. Пока летит стрела

Баня уж остыла, когда они, опустошённые и счастливые, вышли наружу. Ночь уже накрыла Киев, серп месяца сиял в небесах, звёзды мигали, как чисто вымытые. Прижавшись друг к другу, пошли в дом.

Надо бы застлать двор доскою, подумал Иван, чтобы чисто было, вон как у людей. Нарезанные для этой цели доски уже были приготовлены и сложены в дальнем углу двора, оставалось только настелить их. Да всё времени никак не находил. Остановив взгляд на досках, он вдруг с особенной ясностью представил себе, что досок этих ему, может, и не придётся тронуть.

Кроме того, что они с женой сегодня стали намного ближе друг к другу, ничего не изменилось. Дома его ждал походный мешок с пирогами и ещё свёрток чистого белья для перемены в походе.

Весь следующий день прошёл в сборах. Нежности с Ариной — по обоюдному молчаливому соглашению — были отставлены, и желания, такого, как вчера, в баньке, у обоих не было. Аринушка хорошо держалась, чинно, строго, в последний день — никакого баловства, никаких воплей. Наверное, завтра решила поголосить по мужу, когда он в седле будет. Так положено. Пока же нарядились, сходили в церковь Пирогощую, отстояли молебен. Из храма Божьего отправились к тестю — навестить. Тот принял Ивана, как какого-нибудь боярина, с почтением. Ну а как же? У тестя сидели долго, слушали его родительские наставления — как Ивану в бою себя держать да как Арине в отсутствие мужа с хозяйством управляться. Впрочем, Арину тесть обещал не оставлять заботами. После наставительного разговора сели обедать. Обедали аж до самого вечера, подсовывая Ивану лучшие куски.

Вернулись от тестя Иван с Ариной, сели в горнице, посмотрели друг на дружку. А говорить вроде и не о чем, словно Иван уже там, на войне. Уложили детей спать, а там и сами легли и мгновенно вспомнили вчерашнюю баньку. Да и как не вспомнить? Ночь предстояла короткая. Совершенно невозможно было тратить её на сон...

Объединённое войско было таким многочисленным, что поражало воображение. Великое множество воинов привели с собою в Киев князья со всех сторон русской земли. Глядя с высоты днепровского берега, Мстислав Мстиславич уж больше не переживал из-за того, что великий князь Владимирский да брат его Ярослав отказались выставить дружину от себя. Даже, наоборот, делалось как-то легко на сердце, когда понимал, что святое дело, победа над монголами, будет сделано без участия не очень-то милых его сердцу Всеволодовичей.

Ободряло и то, что на Совете, поспорив вдосталь, потешив свою гордость, князья в конце концов решили единогласно: не дожидаться врага на русских рубежах, а самим немедля идти и искать его. Общий порыв должен был благоприятно сказаться на всём походе.

В большинстве своём все были уверены в победе. Особенно те, кто помоложе, и первый из них — князь Даниил Романович, стремглав прилетевший из Галича по первому зову. Вот уж кто горел нетерпеливым желанием схватки! Мстислав Мстиславич, устав спорить и ругаться на Совете, уступил право голоса Даниилу и только любовался его воинственным видом, с одобрением кивал в ответ на его пламенные речи. Даниил-то хорошо понимал, что значит угроза, исходящая от чужеземца! Не всё это понимали, а он на своей шкуре испытал, каково это — быть завоёванным. Именно речи Даниила Романовича во многом способствовали тому, что часть князей словно зажглась от него и тоже стала требовать похода. Ну а потом, видя такое движение сердец, Мстислав Мстиславич произнёс заключительную речь. Теперь к нему прислушались. И полетели гонцы в разные края: в Бельз, в Чернигов, в Новгород Северский, в Новгород, в Псков, в Шумск, в Несвижск, в Курск, в Путивль, в Овруч, в Трубчевск — да всех городов и мест не перечислить.

Днепр весь покрылся ладьями — так, что и воды не стало видно. Кроме водного пути, прибывавшими ратниками были запружены все дороги, ведущие к Киеву. Над Днепром разбивали станы, вечером жгли костры — издалека казалось, что на земле огней столько, сколько звёзд на небе, и словно ночное небо в земле отражается.

Половцев тоже много собралось в поход — тысяч до десяти или около того. Кто их сосчитает? Народ ненадёжный, подвижный. Прошёл слух, что под шумок они стали грабить окрестные сёла, правда, не трогали людей, потому что держать русских пленников рядом с русским же войском было бы неосмотрительно. Узнав об этом, Мстислав Мстиславич крупно поговорил с Котяном и ещё несколькими половецкими ханами, и слухи о безобразиях прекратились. Правда, слухи эти оказали некоторое влияние на князей. Многие стали открыто протестовать против привлечения половецких сил. Мол, пусть одни русские воюют, а с этими нехристями связываться — себе дороже выйдет. Так-то оно так, да только куда их денешь? Самим уйти, а их здесь оставить, что ли? То-то настанет раздолье! Стало быть, лучше с собой их взять, проводить до степей, а там могут и пригодиться. Всё же сила и степь свою знают. К тому же существовала ещё одна возможная опасность: половцы, не найдя в русских себе союзников, могли пойти на поклон к монголам и объединиться с ними. Один Бог тогда знает, насколько возрастёт угроза для Руси!

В последний день перед выходом князья, бояре и воеводы, которые не были при своих войсках, собрались в гриднице дворца княжеского. Мстислав Романович показал себя хлебосольным хозяином: на столах чего только не было! Ешь, пей, да не напивайся. Гусельщиков и певцов на этот раз не позвали, не тот случай. Мстислав Удалой и великий князь Киевский расположились на этот раз не во главе стола, а присели подальше от главного места. И, не отвлекаясь на здравицы и славословия, вели друг с другом неторопливую, обстоятельную беседу.

Оба князя были рады случаю посидеть рядком и поговорить о том, что их связывало. Когда-то давно, ещё молодые Мстислав Мстиславич и Мстислав Романович вышибали из Киева зловредного Всеволода Чермного, алчностью своей много ущерба причинившего русской земле.

— А помнишь, князь Мстислав, как Чермный из Киева убегал? — спросил Удалой. — Он тогда ещё все ладьи свои от берега велел оттолкнуть, чтобы погони за ним не было.

— Помню, помню, — оживился Мстислав Романович. — Половина его войска в Днепре утонула... Нам-то на руку, а всё же нехорошо он поступил!

— Не жалел людишек князь Чермный. А всё же был удачлив, — задумчиво проговорил Мстислав Мстиславич. — Такую свару затеял, что самому великому князю Владимирскому не по зубам оказался. Что-то его душа сейчас делает?

— Черти сейчас в преисподней жарят, — усмехнулся Мстислав Романович, представив себе, как душа Всеволода Чермного мучается, вертясь в адской смоле. — Там ведь, говорят, нет различия — княжья душа или холопская. По заслугам воздаётся каждому! Хоть ты десять церквей построил, а за грехи всё равно ответишь!