Александр Филимонов - Битва на Калке. Пока летит стрела

День становился жарким. Особенно это ощущалось, когда дорога, шедшая через лес, круто поворачивала и выходила прямо к Днепру, на открытое пространство. Тут, без защиты лесной тени, на свободном воздухе да ещё и глядя на заманчиво блестевшую под солнцем воду днепровскую, ратники почувствовали необходимость снять с себя лишние одежды. Это немного задержало войско, когда началось всеобщее раздевание и рассупонивание. Надетые перед выходом боевые шлемы, брони, кольчужные рубахи — всё торопливо стаскивалось и приторочивалось к сёдлам, а то и вовсе относилось в обоз. Мстислав Мстиславич сначала неодобрительно хмурился, глядя на такое разоружение. Потом махнул рукой, сам снял с себя корзно, тяжёлый нагрудник и шлем и остался в толстой льняной рубахе. Подозвал своего мечника Никиту, который, как всегда, находился в пределах видимости, и передал ему лишнее тряпьё:

— Отнеси-ка в обоз, Никитушка.

Телу сразу стало вольготно, оно свободно задышало. Чтобы, однако, войско не было захвачено врасплох противником в таком облегчённом виде, Мстислав Мстиславич решил, что с завтрашнего дня станет высылать далеко вперёд дозорные отряды.

К нему подскакал Даниил Романович. Приветливо поздоровался и предложил ехать вместе. Мстислав Мстиславич охотно согласился, весело подумав при этом, что зять, пожалуй, находясь рядом с ним, будет выглядеть больше похожим на старшего начальника, чем он сам. Облегчившись одеждой, Даниил, однако, не расстался ни с алым плащом, ни с тяжёлым шлемом, и даже знаменосец тащил позади него княжескую хоругвь. Таким образом, все признаки княжеского звания были при нём. Мстислав Мстиславич хотел было послать в обоз человека, чтобы и ему принесли хотя бы шлем, но передумал. Вместо этого он неожиданно для себя спросил:

— Скажи-ка, зять дорогой, не держишь ли на меня какой обиды? Я уж давно хотел с тобой поговорить.

Видно было, что Даниил Романович смутился. Чуть покраснел даже, видно, не ожидал вопроса. Но быстро справился с собой и, глядя прямо в глаза тестю, ответил.

— Немного обидел, князь Мстислав.

— Ну прости меня, Даниил Романович. Старого глупого дурака — прости, — искренно произнёс Мстислав Мстиславич, чувствуя, как в душе словно растворяется комочек больной совести. Эх, давно бы надо было объясниться с зятем. — Говори, пожалуйста, как на духу. Ты ведь как сын мне.

Мстислав Романович, брат Всеволода Чермного, находившийся неподалёку, навострил было уши — эх, и любопытный же разговор сейчас будет! — но, встретившись с тяжёлым взглядом подъехавшего мечника Никиты, смешался и поотстал. Тесть с зятем остались наедине. При Никите говорить было можно: он не слушал.

— Скажу тебе прямо, князь Мстислав Мстиславич, — начал Даниил. — Наследство после тебя осталось неважное. Расплодил ты в Галиче всякого отребья, сплошные венгры везде. Выкуриваю их, как клопов, а у них защитники находятся. Да и сам знаешь — тот же Судислав, тот же Глебка Зеремеевич да всё боярство галицкое.

— Да, тут я виноват. Каюсь, Даниил Романович. Но кто же знать мог, что так выйдет?

Тут Мстислав Мстиславич почувствовал, что говорит неправду. Ведь не было для него тайной, что Судислав — явный прислужник венгерский, королю Андрею готов всю землю галицкую продать. Ведь знал! А слушал его речи льстивые, хотел верить в преданность и верил. Бедный Даниил Романович! Чего он только не натерпелся во время бесславного галицкого царствования тестя! И вот ведь гордый отцовский норов: ни одним словом не упрекнул никогда!

— Ах, прости, прости меня, князь Даниил, — тихо повторил Мстислав Мстиславич. — Я виноват. Но погоди ужо! Вот закончим с этой войной, вместе к Галичу поедем. Я их там всех перевешаю, прихвостней венгерских! И духу ихнего в Галиче не останется!

— Чего уж там! — сказал Даниил Романович, глянув, однако, на тестя с сомнением. Что-то не припоминается, чтобы Мстислав Удалой хоть когда-нибудь кого-нибудь повесил. — Разберусь сам с боярами. Мне бы только поддержки немного, а я уж до каждого виноватого доберусь!

— И зла на меня не держи. Ну, дураком я оказался и ещё раз дураком. Старый, видно, стал, глупею. Что ты с такого старика возьмёшь?

— Не держу зла, князь Мстислав Мстиславич. — Даниил широко улыбнулся. Видимо, и у него стало легче на душе после прямого объяснения с тестем. — И как второго отца тебя почитаю, это ты знай впредь.

Когда брат Чермного как бы невзначай снова приблизился, князья уже не говорили о личном. Вели сугубо военный разговор, к которому можно было присоединиться.

Больше всего Мстислава Мстиславича беспокоило то неясное представление о противнике, что сложилось после сбивчивых рассказов Котяна и прочих очевидцев. Половецким словам можно было верить, а можно было и сомневаться в них. Один говорил, что монголы высокого роста, другой — что низкого. Кто же прав? Эх, поймать бы хоть одного монгольчика завалященького, плохенького — сразу бы камень с души свалился. Завтра посланному вперёд отряду надо будет непременно дать задание: встретив противника, постараться хоть одного взять живым и привезти в целости. Мстислав Мстиславич был уверен, что и по одному пленному можно будет судить о силе и возможностях монгольского войска. Тогда многое станет ясным.

Этот первый день похода прошёл спокойно, без происшествий, если не считать, что на Днепре перевернулся насад со смоленскими людьми. Обошлось, впрочем, без утопленников — и смоленские умели плавать, и было кому их спасти. К вечеру было приказано ладьям всем приставать к берегу, высаживаться на берег, но от лодок не отходить и оружие держать при себе наготове. Вокруг общего стана, раскинувшегося на десять вёрст, выставлены были усиленные сторожевые дозоры. Им было велено не смыкать глаз под страхом телесных наказаний.

В эту первую ночь, однако, мало нашлось в войске таких, которые бы легли спать по первому приказу. Все собрались вокруг костров, ходили в гости друг к другу, вели бесконечные беседы, словно стараясь до конца истратить дневное возбуждение. Тысячи дымков поднимались к небу над станом, как будто внезапно выросший призрачный лес. Дымы поднимались ровными столбами, как бывает лишь когда всё предвещает вёдро в течение ближайших дней. Шатров не разбивали, обозных коней не велено было отпускать, а только выпрячь и кормить захваченным с собой овсом. На водопой к Днепру тоже водить было не велено, и обозные выбились из сил, таская своим подопечным воду в кожаных вёдрах. Ничего не поделаешь — каждый миг можно ожидать нападения. Именно внезапностью своего появления и отличались монголы по рассказам очевидцев.

Так, с опаской и всей возможной предусмотрительностью, войско продвигалось вперёд день за днём. По дороге иногда встречались разрозненные половецкие отряды, которые продолжали скрываться в здешних местах. Первый такой отряд (это случилось на третий день похода) вызвал в передовом полку небольшой переполох: думали, что уже нашли противника. Прискакали дозорные, и передовой полк уже начал было разворачиваться для отражения вражеского удара, как половецкий хан Бастый, ехавший с русскими князьями, вдруг узнал своих. Те были перепуганы, кто-то из встреченных половцев издалека принял русских за монголов. Когда недоразумение выяснилось, половецкий отряд попросил разрешения примкнуть к своим. Пожалуйста, примыкайте, только повозки свои уберите с дороги, не мешайте общему проходу. И в дальнейшем все встречавшиеся по дороге половцы принимались в войско, поскольку все они желали поквитаться с монголами.