Евгений Иванов - Меткое московское слово

Вот какую московскую любительницу знаю: в худых туфлях ходит, а чашек у нее дюжина на дюжине, все в витрине. Сакс там, Вена, Гарднер, Попов, Севр даже, императорские, а сама чай пьет из жестянки от омаров. Меня из жестянки от сардин угощала с вареньем земляничным.

(Записано в 1907 г. в Москве от антиквария Нижнего Новгорода Николая Васильевича Новосильцева.)

Попробуем в кратком описании ознакомиться с бытовой стороной того круга, откуда родились эти мало сохранившиеся и имевшие узкое применение остроты. Итак, антикварный рынок был местом, концентрировавшим возле себя ученых, состоятельных меценатов, просто любителей и барышников всевозможного типа. Для первых, как упоминалось, он выявлял музейные редкие материалы, вторым — позволял обставлять себя с пышной, тщеславно-изысканной роскошью, третьим — давал отдых, соединенный с потребностями художественного вкуса, и, наконец, четвертых просто кормил, иногда обогащал. К антикварии тянулись все. Достаточно было обладать некоторыми, часто поверхностными, основанными на ежедневном опыте знаниями, быть вхожим в дома богатых людей, занимать маленькое местечко на воскресном толкучем рынке. Сообразно пестроте своего состава антикварный рынок имел колоритный жизненный уклад.

Воскресный день — день особо торговый для улицы. Утро, а старая Сухаревская башня уже окружена такой толпой, сквозь которую трудно протиснуться без риска для жизни. Чего только здесь нет и каких только людей не собрала старая традиция потолкаться и побродить по базару. Полный типаж всей Москвы — от хитрованца до «оцилиндренного» барина. Универсальный выбор товаров — от головки репчатого лука до хорьковой шинели с седым бобровым воротником и лацканами. Все и всё. Длинными ровными рядами тянутся антикварные палатки. Бронзовые люстры и канделябры, портреты неизвестных героев и героинь в различных позах и костюмах, широкоствольная пищаль с кремневым затвором, треснувшая фарфоровая чашка, мраморная грация без ноги, цветная гравюра в раме, тщательно выклеенной из голубой бумаги с золотыми уголками, бусы, сарафаны времен боярыни Морозовой и треногое кресло из выплавка карельской березы. А около них во всю длину ряда сплошная лава любителей и любопытных. Чуйки, еноты, собольи воротники, высокие и низенькие мерлушковые шапки, котелки, даже лохмотья протягивающего руку нищего.

В палатках — продавцы, солидные и гордые, худенькие и услужливые, в зависимости от своего авторитета и покупательских способностей прохожего, который вздумает остановиться. Одному льстят, другого встречают взглядом Юпитера. У крайнего возле палатки, сплошь увешанной крестами, иконами и лоскутьями парчи, — большой колокол с языком на веревке. Это староста торгового ряда И. М. Груздев, хорошо известный всей коллекционерской Москве как большой чудак и специалист, с первого взгляда безошибочно угадывающий вещь. По характеру справки о ее стоимости он умел определить размер и возможности будущей сделки. Избранному по глазомеру низко кланялся, справлялся о здоровье, не признанного — совершенно не удостаивал ответом. Мнение Ивана Матвеевича считалось неоспоримым. Его все слушались и пререканий с ним избегали. Бывало, подойдет к нему какая-нибудь фигура и спросит:

— Редкости есть у вас?

— Как же, сколько хотите, я сам и то редкость.

— Почему же?

— Нос у меня большой, похож я на армянина, а сам русский. Чего еще желаете?

(Записано по воспоминаниям музейного работника, профессора Ф. Я. Мишукова.)

Однажды над И. М. Груздевым жестоко подшутили. В Леонтьевском переулке существовал старый антикварий Петров, большой мастер фабриковать сбывавшиеся за подлинники копии автографов известных исторических лиц, жалованных грамот, писем и пр. Так как употреблялись для этих работ древняя бумага, гусиные перья и подходящие по составу чернила, то немало специалистов попадало впросак. Заказал кто-то Петрову на пергаменте сделать шутовскую грамоту на Груздева, что и было с успехом выполнено. Запачканную, блестяще подогнанную под древность грамоту продали на Сухаревском рынке одному из коллекционеров, от которого по прочтении она дошла и до рук самого Груздева. Содержание ее, доставленное мне П. С. Кузнецовым с ходившего по рукам списка, дословно следующее:

«Указ воеводе нашему Ивану Титякину в урочище Воровской лаз, что в граде богоспасаемом Москве на крестце, у торжища и притона воровского имеется. О поимке и приводе к нам человека шельмованного, велие опасного и лукавством дюжего, над птицей пернатой, воробьем именуемой, начальствуюшего и в звонарях праздничных состоящего. А имя человеку шельмованному и велие опасному — Ивашка Матвеев сын Груздев, по грибам соленым, иже их в приятности утроботешитель есть, прозванный. А не нашедши того грибного и воробьиного человека, бирючам по сходам и всем торжищам кликать, дабы поймали, к допросу привели, накрепко пытали и сильно спрашивали. А и пошто ты, злой человек, богом торгуешь на прибыль казне своей, пошто православных обманываешь, пошто деньги велие загребаешь, пошто с птицей беспутной хороводишься и дружбу с ослушниками указу нашему имеешь, пошто бранью и сквернословием людей добрых поносишь, пошто брехаешься на всех, аки зверь? А по пытке и спросу паки нещадно бить Ивана Матвеева сына Груздева батоги и сборы с него все справить как с лиходея, а имущество торговое в казну отписать».

Далее следовали удивительные подписи и ловко сделанная сургучная печать. Передают, что, получив в свое распоряжение грамоту, Груздев обиделся на целый ряд заподозренных в шутке покупателей.

(В пояснение текста грамоты следует сказать, что помимо талантов туземного вождя рынка этот человек славился еще мало понятными на первый взгляд нежными чувствами к… воробьям. Для них он выставлял на крыше своей палатки особые кормушки и никогда не обижался на данное ему Сухаревкой прозвище Главнокомандующий всеми московскими воробьями. Прикармливая птиц, оригинал очень следил за тем, чтобы угощением не пользовались вороны и галки, к которым, неизвестно за что, питал непримиримую ненависть. Этих неприятных для него похитителей воробьиной прикормки он неустанно гонял помелом, ради чего бросал даже разговоры с покупателями. Зрелище получалось курьезное, привлекавшее внимание зевак и прохожих.)

Критически относясь к шуткам по своему адресу, И. М. Груздев беспощадно острил по адресу окружающих. Несмотря на грубый и подчас нецензурный характер иных его шуток, все они подхватывались, запоминались и входили в разговорно-остряцкую речь коммерческих людей.

Не на одной Сухаревке собирались антикварии и их клиенты, были рассыпаны они по всей Москве и в довольно большом количестве в Леонтьевском переулке, на Никольской улице или у Китайгородской стены. В Леонтьевском сидели универсалисты по пестроте и ценности товара, на Никольской — иконники, а у Китайгородской — книжники и бытовики.