Бернард Корнуэлл - 1356. Великая битва

Иные избавляли лошадей от мучений, расстегивая шанфроны и вгоняя между глаз тяжелую секиру. Другие снимали латы с мертвых рыцарей и стаскивали с трупов кольчуги.

Один из лучников надел пояс с мечом французского рыцаря.

– Сэм, подбери стрелы! – крикнул Томас.

Сэм ухмыльнулся и повел дюжину парней к месту побоища, чтобы собрать стрелы. А заодно и пограбить. Раненый француз попытался встать. Он протянул руку к английскому латнику, опустившемуся на колени рядом с ним. Они переговорили, затем англичанин поднял забрало француза и воткнул ему в глаз кинжал.

– Видно, слишком беден был, чтобы заплатить выкуп, – пробормотал всадник рядом с Томасом.

Он наблюдал, как латник вложил кинжал в ножны и принялся обдирать труп.

– Господи! Мы жестоки, но пленили маршала д’Одрегема, и разве это не хорошее начало плохого дня?

Томас обернулся. Забрало всадника поднялось, открыв серые усы и задумчивые голубые глаза, и Томас инстинктивно опустился на колено:

– Милорд.

– Томас из Хуктона, не так ли?

– Да, сэр.

– А я-то думал, на ком тут, бога ради, могут быть цвета Нортгемптона! – воскликнул всадник по-французски.

Томас велел своим людям носить джупоны с гербом графа Нортгемптонского – его знала большая часть англичан. Некоторые повязали на плечо крест святого Георгия, но таких повязок на всех не хватило. Всадник, заговоривший с Томасом, носил красно-желтый джупон с белой звездой, а золотая цепь свидетельствовала о его высоком ранге. Это был граф Оксфордский, приходившийся шурином сеньору Томаса. Он участвовал в битве при Креси, а после этого Томас встречал графа в Англии и был поражен, что тот его помнит и даже осведомлен о том, что Бастард знает французский. Еще сильнее он изумился, когда граф назвал шурина по имени.

– Жаль, что Билли тут нет, – угрюмо промолвил Оксфорд. – Нам пригодился бы каждый хороший воин. Думаю, теперь тебе следует отвести своих людей обратно на холм.

– На холм, сир?

– Слушай!

Томас прислушался.

До него донесся гром боевых барабанов.

Французские всадники атаковали у брода и на правом фланге английской линии, и в то же время другие воины дразнили стоящих на холме англичан.

Выехать решились шестеро. Каждый был турнирным бойцом с грозной репутацией. Они скакали на отлично выезженных конях и благодаря победам в поединках приобрели себе лучшие миланские доспехи. Они приблизились к живой изгороди и бросили вызов, но английские лучники не трогали их. Убив шестерых, битву не выиграешь, и не было ни почета, ни особого прока в убийстве одинокого наездника, когда множество других латников приближаются пешими.

– Передайте приказ не обращать на них внимания, – распорядился принц Уэльский.

Поединщики были частью военного танца. Они надеялись найти противника, которого можно выбить из седла и убить, чтобы подорвать боевой дух врага. Задиры выкрикивали оскорбления:

– Вы бабы? Не умеете сражаться?

– Не обращать на них вынимания, – с досадой велели командиры своим воинам.

Но один человек не подчинился. Он не обязан был подчиняться английским военачальникам, хотя и отдавал себе отчет, что дерзких зачинщиков есть смысл не замечать. Пусть почем зря сотрясают воздух, настоящая битва происходит не между двумя поединщиками. Но все же этот человек сел на коня, взял у оруженосца копье и выехал из левого крыла английской линии.

Джупона он не носил, а доспехи были начищены до блеска. Его лошадь, сдерживаемая поводьями, шла короткими шагами. На всаднике был турнирный шлем, увенчанный бледно-голубым плюмажем, а на маленьком черном щите красовалась белая роза. Белая роза без шипов, цветок Девы Марии. Вокруг шеи он обернул голубой шарф из тончайшего шелка. Шарф был женский, подарок Бертиллы. Воин проскакал по дороге, вьющейся между виноградниками, доехал до ровного дна мелкой долины, развернул коня и стал ждать, когда кто-то из шестерых французов примет его вызов.

Один принял. Могучий воин из Парижа, быстрый как молния и сильный как бык; его доспехи не были отполированы, а синий джупон был таким темным, что казался почти черным. Вышитый на джупоне и намалеванный на щите герб изображал красный полумесяц. Он приблизился к Роланду де Верреку.

– Предатель! – прокричал француз.

Роланд промолчал.

Обе стороны наблюдали. Другие зачинщики удалились от виноградника за живую изгородь и смотрели оттуда.

– Предатель! – оскорблял парижанин.

Роланд де Веррек снова промолчал.

– Я не стану тебя убивать! – продолжал противник. Его звали Жюль Лангьер, и его ремеслом было сражаться. Он поднял копье – шестнадцать футов ясеня, увенчанные стальным наконечником. – Я не стану тебя убивать! – пообещал детина. – Я в цепях приведу тебя к королю, чтобы он сам тебя казнил. Может, убежишь, пока не поздно?

Роланд де Веррек ответил тем, что опер копье на правое колено, опустил забрало, а потом снова вскинул оружие.

– Жюль! – крикнул один из французов. – Следи за его копьем. Веррек любит поднимать его в последний момент. Береги голову.

Лангьер кивнул.

– Эй, девственник! – гаркнул он. – Можешь еще сбежать! Я не буду тебя преследовать!

Роланд взял копье наперевес. Его лошадь сделала несколько коротких семенящих шагов. Слабо различимая неровная колея по диагонали пересекала поле перед ним, и гасконец это заметил. Он видел, где именно колеса прорезали в почве борозду. Неглубокую, но достаточную, чтобы лошадь споткнулась. Роланд решил держаться слева от колеи. Он почти ничего не чувствовал. Или, точнее, наблюдал за собой как бы со стороны, словно покинув свое тело. Судьба следующих мгновений зависит от мастерства, от хладнокровного владения собой. Ему не доводилось сходиться с Лангьером на турнирах, но Роланд наблюдал за ним и знал, что, нанося удар, парижанин любит низко пригибаться в седле. Это делало его не такой крупной мишенью. Лангьер съеживался, отражал копье соперника крепким щитом, а затем со стремительностью змеи разворачивался и нападал сзади, пользуясь своей короткой тяжелой палицей. Прием срабатывал много раз. Жюль хранил палицу в глубоком кожаном мешке, притороченном с правой стороны седла чуть позади колена, и умел выхватить ее в мгновение ока. Вынуть и нанести удар на обратном замахе, и когда палица расплющит шлем, Роланд ощутит лишь внезапную белую вспышку в черепе.

– Трус! – надрывался Лангьер, пытаясь раззадорить Роланда.

Тот по-прежнему молчал. Он вытянул левую руку и сбросил щит. Он будет драться без него.

Этот жест, видимо, взбесил Лангьера, который без дальнейших слов погрузил в коня шпоры, погнав его вперед. Роланд ответил тем же. Двое всадников сближались.

Расстояние не было достаточно большим, чтобы кони успели перейти на галоп, но по мере сближения лошади прибавили ходу. Обе хорошо знали свое дело, знали, чего хотят от них наездники. Роланд управлял животным коленями, ведя его слева от колеи. Веррек приподнял острие копья, нацелив его в глаза Лангьеру. Теперь противники сблизились, и весь их мир свелся к топоту копыт. Лангьер повернул коня немного вправо, и тот на миг оступился, когда нога его ударила по неровной почве. Всадник согнулся, прикрывшись щитом, а его копье было направлено прямо в середину кирасы Роланда. Но когда лошадь споткнулась, копье взмыло вверх, а Лангьер отчаянно пытался повернуть животное вправо, давя коленом, но конь уже упал на передние копыта и скользил по траве, покрытой пенной кровью. Рыцарь заметил, что копье противника, вместо того чтобы целиться ему в голову, вонзилось в грудь его скакуна.