Алла Бегунова - С любовью, верой и отвагой

Надежда со всех ног кинулась к ребёнку. Она не понимала, как очутились в кустах на пустой луговине дети и что произошло с ними после попадания туда валежины. Детский крик на секунду лишил её рассудка. Схватив мальчишку, она прижимала его к себе и лихорадочно осматривала.

Но, к счастью, кровь была только на разбитой при падении коленке, и вопил Ерёмка больше от страха, чем от боли. Она поставила его на ноги, убедившись, что он жив и здоров. Мальчик отбежал в сторону на несколько шагов и остановился, глядя на необычного солдата. Надежда никак не могла успокоиться. У неё бешено колотилось сердце, дрожали руки, на глаза навернулись слёзы. Уж очень похож был этот мальчик на её собственного сына.

Она порылась в карманах шаровар, достала леденец в вощаной бумаге и протянула его мальчику. Тот бочком-бочком, но всё же подошёл за угощением. Из-за деревьев сразу выглянули другие участники этой сцены. Естественно, что леденцов на всех у неё не хватило. Тогда Надежда достала кошелёк и дала каждому по медному пятаку. Это был очень хороший подарок.

Дети, схватившись за полы её чекменя, побежали за ней по берегу пруда, а затем и в деревню. Следом за детьми, крякая и хлопая крыльями, тронулись в путь гуси и утки. Сопровождаемая этим шумным эскортом, Надежда появилась в Холмах как раз вовремя. Трубачи, разъезжая по улице верхом, играли сигнал к вечерней чистке лошадей.

Ночью, лёжа без сна на узкой крестьянской лавке, она обдумывала своё письмо к отцу. Писать решила после присяги, когда уж точно станет солдатом. Самым главным в письме будет конец: «Умоляю вас, любезный батюшка, не отдавайте Чернову моего сына! Я вернусь за ним, когда получу в полку отпуск после нашего похода в Пруссию...»

Более трёх недель стоим мы здесь; мне

дали мундир, саблю, пику, так тяжёлую,

что мне кажется она бревном; дали

шерстяные эполеты; каску с султаном,

белую перевязь с подсумком, наполненным

патронами; всё это очень чисто, очень

красиво и очень тяжело! Надеюсь, однако же,

привыкнуть; но вот к чему нельзя уж никогда

привыкнуть — так это к тиранским казённым

сапогам! Они как железные!..

Рекруты ждали присяги. Многие рассчитывали таким образом освободиться от своего замечательного наставника. Но для Надежды эта акция имела большее значение. Кроме записи в полковой книге и воинского обучения у Батовского, ей хотелось скрепить свой переход к новой жизни настоящей клятвой.

Однако сама церемония присяги прошла довольно обыденно. Рекрутов поставили в строй, приказали поднять вверх правую руку и прочитали текст присяги, который был очень длинным, запутанным и начинался так: «Я обещаюсь всемогущим Богом служить Всепресветлейшему Нашему Царю Государю верно и послушно, что в сих постановленных, также и впредь постановляемых, Воинских Артикулах, что оные в себе содержать будут, всё исполнять исправно...» [16] Полное собрание законов Российской Империи. Т. 5. С. 319—320. СПб.,1830.

Из дальнейшего чтения рекруты с трудом уяснили себе, что отныне они обязаны воевать храбро, противнику сопротивляться сильно, о государственной измене сообщать немедленно, командиров слушаться, казённое добро беречь, из расположения воинской части без разрешения не уходить, и вообще, «во всём поступать, как честному, верному, послушному, храброму и неторопливому солдату надлежит...».

Затем к ним вышел местный священник (за отсутствием полкового) и вынес парадное церковное Евангелие в золотом окладе. С книгой он подходил по очереди к каждому, и надо было, выйдя из строя, стать на одно колено и поцеловать её. Ротмистр Казимирский, одетый по такому случаю в новый мундир с офицерским шарфом на поясе и лядункой на серебряной перевязи через плечо, поздравил их со званием солдата Российской Императорской армии и прочитал распределение по взводам своего эскадрона. Соколов, Вышемирский, Шварц и Сырокумский попали в первый взвод поручика Бошняка, или, говоря иначе, остались под командой Батовского, который был у Бошняка старшим унтер-офицером.

Потом было угощение. Оно состояло из чарки водки, большого куска свежего ржаного хлеба, посыпанного солью, и луковицы. Надежда, предупреждённая заранее, перелила водку в свою маленькую походную фляжечку и отдала её наставнику из старослужащих, «дяде», как их в полку называли, Викентию Семашко. Он явился к ней помогать разбирать солдатское имущество или, может быть, именно затем, чтобы выпить эту дармовую водку, кто его знает...

Но помощь его действительно была нужна. Узел с добром, который Надежда после присяги притащила к себе на квартиру, оказался тяжёлым и большим. В шинель с расстёгнутым хлястиком и связанными узлом полами было уложено много красивых и нужных солдату вещей. Например:

— суконная тёмно-синяя куртка с фалдами и большим воротником, которую можно было застёгивать на крючки (по-летнему) и на пуговицы (по-зимнему);

— суконный тёмно-синий довольно широкий кушак на твёрдой, как жесть, подкладке;

— суконные тёмно-синие парадные панталоны с малиновыми лампасами в два ряда и шириной в вершок каждый ряд;

— строевая шапка с четырёхугольным верхом, сделанная из картона, проклеенного рыбьим клеем, и по околышу обшитая кожей;

— султан к ней из белых петушиных перьев высотой в десять вершков;

— конюшенный мундир, или китель, сшитый из парусины;

— суконные серые походные рейтузы с чёрной кожей в шагу и на концах штанин, застегивающиеся с каждого бока на восемнадцать пуговиц, обтянутых сукном; короткие сапоги с привинтными шпорами на каблуках;

— нижнее бельё из полотна: двое портков и три рубахи;

— два чёрных галстука из сукна;

— три пары шерстяных носков;

— две пары портянок;

— полотенце из холста длиной в два аршина;

— чёрная лядунка с белой бляхой на крышке и белой перевязью с пришитыми на концах ремешками;

— портупея из толстой красной юфти; сабля с красным же темляком;

— суконный серый чемодан;

— саква для фуража из холста;

— сухарный мешок;

— торба с принадлежностями для ухода за лошадью;

— деревянная фляга, обтянутая жёлтой кожей...

Когда Семашко пришёл к ней, всё это в беспорядке валялось по комнатушке, которую Надежда занимала, а сама она в полном отчаянии стояла перед потускневшим хозяйским зеркалом. Прекрасный коннопольский мундир, украшенный малиновыми лацканами, воротником, обшлагами и выпушками на спинных и рукавных швах, сияющий оловянными пуговицами, был чрезмерно велик ей. Рукава свисали вниз, плечи болтались, на талии между курткой и Надеждой свободно проходил кулак.