Алла Бегунова - С любовью, верой и отвагой

Не ждала Надежда от любезного и доброго батюшки ни поощрения за свой поступок, ни поздравлений по случаю производства в офицерский чин, как ему когда-то этого хотелось. Но рассчитывала она на прощение, на понимание. Ведь любил он её больше всех своих детей, сам выучил кавалерийским приёмам, знал её отношения с Василием Черновым, приютил их с сыном после бегства из Ирбита, как мог, защищал перед матерью. А теперь выходит, что не муж её злейший враг, но родной отец. Письма жалостливые пишет военному министру, не понимая, что её жизнь и судьба давно не в его отцовской власти, а в руках самодержца всероссийского.

Надежда ещё раз перечитала оба письма, расправила листы и сложила их вместе. Незачем корнету Александрову хранить такие разоблачения в своём походном сундуке. Не для того он слово давал царю Александру Благословенному и честью дворянина перед ним клялся. Медленно поднесла она письма к свече. Потом задумчиво смотрела, как огонь пожирает бумагу и пепел её осыпается на стол. Скоро в руках у Надежды остался клочок с чёрными буквами «От государя императора. Оставить без внимания». Она погасила пламя и осторожно спрятала эту обгорелую бумагу между страниц своей офицерской записной книжки.

В доме М*** всем мужчинам отвели

одну комнату; в ней поместились военные

и штатские, молодые и старые, женатые

и холостые. Я в качестве гусара должна была

быть с ними же; в числе гостей был один

комиссионер Плахута, трёхаршинного роста,

весельчак, остряк и большой охотник рассказывать

анекдоты. В множестве рассказываемых им

любопытных происшествий я имела удовольствие

слышать и собственную историю.

Красиво убрали свою эскадронную «улицу» в полковом лагере люди майора Павлищева! Шестнадцать белых парусиновых круглых палаток для рядовых с одной стороны и шестнадцать — с другой, а между ними отсыпано жёлтым речным песком довольно широкое пространство, то есть сама «улица». У палаток зелёным дёрном выложены номера взводов и вензеля взводных командиров. Все палатные колья вбиты на одинаковом расстоянии друг от друга и впереди образуют совершенно прямую линию.

Офицерские палатки стояли за солдатскими, и Надежда, откинув полог, поутру любовалась этой картиной. Лагерь спал, а она, засунув полотенце и свежую рубашку под мундир, уходила в лес за час до сигнала трубачей на побудку. В лесу по знакомой тропинке бежала то медленнее, то быстрее с полверсты к реке, по берегу поднималась выше по течению, где были густые заросли ракиты, там быстро раздевалась и бросалась в холодную воду.

За ночь река теряла свой летний жар. Чтобы согреться, Надежда плыла к другому берегу, делая большие энергичные гребки, и так же возвращалась обратно. Посмотрев по сторонам, она одним прыжком, как пантера, кидалась из воды в заросли, растиралась полотенцем и просовывала голову в ворот рубашки. Всё остальное было уже не так опасно. С летней парусиновой жилеткой-кирасой, походными рейтузами, мундиром, сапогами можно было так не спешить, а вдумчиво наворачивать на ноги холстяные портянки, завязывать на шее чёрный шёлковый платок, отыскивать пальцами одну за другой все пятнадцать круглых пуговиц и шнуровых петелек к ним на белом доломане из тонкого летнего сукна.

Прошло уже пять недель из шести, отведённых в 1808 году Мариупольскому полку на «кампаменты». Начинался август. Каждый день, пропустив всего несколько, когда ей выпало дежурство по полку и она была назначена командиром конного полевого караула, Надежда совершала эту пробежку и купание на рассвете и чувствовала себя все лучше и лучше.

Только птицы, свившие гнёзда на деревьях, наблюдали утреннее превращение корнета Александрова в женщину и обратно — в гусарского офицера. С каждым разом она, поверив в надёжность своего укрытия из ракит, одевалась все медленнее, ждала, когда тело обсохнет, и наслаждалась освобождением от грубой ткани мужского костюма. Лишь однажды сильно напугал её лесной кабан. В это время она стояла нагая в тени ракит. Вдруг затрещали сухие ветки валежника и страшная клыкастая морда появилась перед ней в зарослях. Крик ужаса замер у неё на губах, она выпрямилась и посмотрела на незваного гостя. Кабан хрюкнул, тяжело развернулся и с треском пошёл ломать кусты слева от неё. Дрогнувшим голосом Надежда возблагодарила Господа Бога за спасение, быстро оделась и побежала обратно в лагерь. Но на другой день пришла сюда снова, потому что эти минуты расслабления и возвращения к женской ипостаси были ей нужны как воздух.

После пробежки к реке Надежда завтракала у себя в палатке. Зануденко подавал ей горячий чай, хлеб, масло, иногда — кувшинчик со сливками. Далее её день подчинялся строгому лагерному распорядку: в 7 часов утра — на чистке лошадей, в 9 часов утра — в полной походной форме на разводе караула, в 10 часов утра — со взводом на учениях в поле, в 12 часов дня — обед и отдых, в 16 часов — в полной походной форме при объявлении пароля и ответа на него для завтрашнего дня, в 18 часов — при вечерней чистке лошадей, в 21 час — при пробитии вечерней «зори». После девяти вечера можно было пойти в гости к эскадронному командиру и сыграть с офицерами в карты на мизерную ставку или почитать в своей палатке книгу. Но лучше всего было лечь спать, чтобы завтра в четыре часа утра снова быть на ногах и купаться в прозрачной воде...

Отодвинув походную оловянную кружку с недопитым чаем, Надежда встала, надела кивер, поданный ей денщиком, и отправилась на коновязи своего взвода посмотреть, как проходит утренняя чистка.

— Взво-од, стоять смир-но! — скомандовал, завидя её, унтер-офицер Белоконь и пошёл навстречу с рапортом о личном и конском составе вверенного корнету Александрову подразделения.

— Взво-од, — она точно так же тянула букву «о», — стоять воль-но! Продолжать уборку лошадей!

Её солдаты уже привыкли к тому, что взводный командир с утра обходит всех строевых лошадей и одно-два слова скажет с каждым гусаром. Корнет в это время бывал весел, бодр, внимателен к мелочам. От его взора ничто не ускользало, ни синяк на скуле рядового, появившийся за ночь, ни потускневшая шерсть на крупе вдруг занемогшего коня.

К концу «кампаментов» Надежда хорошо знала всех своих солдат и строевых лошадей: у кого какой характер и какой норов. В этом помогла ей лагерная жизнь, ежедневное и безотлучное пребывание рядом со взводом. Ей даже иногда казалось, что она с ними служит не два месяца, а два года.

Например, Надежде было известно, что правофланговый Оноприенко при своей замечательной внешности и росте в два аршина и девять вершков — большой любитель выпить, во хмелю буен и затевает драку, остальные его побаиваются. Рядовой Сероштан — солдат неплохой, оружие любит, карабин и сабля у него в идеальном состоянии, но как всадник — трусоват, если за ним не смотреть, то на карьере может тайком придерживать лошадь, отчего строй нарушается. Данкович — во всех смыслах человек положительный, а кроме того — умелый сапожник, и потому деньги у него водятся, он ссужает ими однополчан. Два неразлучных друга Бурый и Стецько — из одной деревни, и лучше по какому-либо делу их посылать вместе, тогда они выполняют поручение исправнее.