Алла Бегунова - С любовью, верой и отвагой

И не просто бить, думали они, а дать им победоносное генеральное сражение, о котором мечтали все истинные патриоты России.

Надежде довелось развозить пакеты с этим приказом по воинским частям. Пришла её очередь в полку ехать на ординарцы. Она попала к генералу Коновницыну, который с 17 августа командовал арьергардом соединённых армий. На все поручения генерала она вызывалась первой, рассчитывая так попасть в 3-й кавалерийский корпус, где был Мариупольский гусарский полк. Но не пришлось ей повидаться со своим возлюбленным перед грозной битвой у села Бородина.

В полк она вернулась через пять дней. Литовские уланы находились у Колоцкого монастыря. Событие, которого так все жаждали, неминуемо приближалось. В полку уже был получен приказ отправить весь полковой обоз, вьючных офицерских лошадей и денщиков при них по направлению к городу Можайску. Обоз ушёл за два часа до её приезда, и Надежда не успела взять из своих вьюков кое-какие вещи: зимнюю шинель на меху, тёплый шейный платок, перчатки.

Нужда в них была большая, потому что погода совершенно переменилась. Если у Смоленска солнце жгло своими лучами, то теперь небо затянули чёрные тучи, подул студёный пронзительный ветер, часто выпадали дожди. Ночи делались все холоднее, и шинель без подкладки, оставшаяся у Надежды, почти не согревала. Потому она хотела пуститься вдогонку за обозом, но, взглянув на своего верного Зеланта, отказалась от этого плана.

За время её краткой службы в ординарцах у Коновницына от ежедневных скачек по полям и дорогам жеребец так отощал, что стал похож на борзую собаку. Вместо новой поездки Надежда расседлала его, надела недоуздок и выпустила пастись на луг, где ходили по высокой траве лошади их эскадрона. В ожидании генеральной битвы свою единственную строевую лошадь следовало беречь как зеницу ока.

Пушки на обширном и ровном пространстве у рек Колочи, Каменки и Войны, выбранном князем Голенищевым-Кутузовым для сражения с французами, впервые заговорили 24 августа 1812 года. Начались боевые действия у Шевардинского редута. К этому редуту, построенному за два дня на одном из холмов к юго-востоку от деревни Шевардино, шёл от Колоцкого монастыря, мужественно отбиваясь от наседающего противника, арьергард генерала Коновницына. Литовские уланы и ахтырские гусары, также бывшие в составе этого отряда, подойдя к деревне Ельня, оказались под прицельным огнём вражеской артиллерии.

Картечный снаряд попал в землю слева от Надежды. Столб песка, камней и дыма поднялся вверх чуть ли не у ног Зеланта, и он, сделав невероятный скачок в сторону, спас её и себя от засвистевших вокруг картечных пуль. Но всё же сила ударной волны, обрушившейся на них, была очень велика. Надежда покачнулась в седле, в глазах у неё потемнело, и резкая боль в левой ноге повыше колена заставила её громко вскрикнуть. Может быть, она и упала бы на землю, под копыта взбесившихся лошадей своего взвода, но её унтер-офицер Кумачов, ехавший рядом с командиром, успел схватить Зеланта за повод. Обняв поручика Александрова за плечи, он вывез его из боя.

В сражении у Шевардина литовские уланы потеряли убитыми более двадцати нижних чинов и тридцати строевых лошадей. Ранены были, кроме Надежды, два унтер-офицера и семнадцать рядовых, восемнадцать лошадей. Ещё шесть человек и шесть лошадей пропали без вести [79] РГВИА, ф. 103, оп. 208а, св. 0, д. 7, л. 10. «Рапорты кавкорпуса генерал-майора графа Сиверса за август 1812 г.». . Вечером полк перешёл от Шевардинского редута на главные позиции русской армии, уже приготовившейся к Бородинской баталии.

Полкам 4-го кавкорпуса графа Сиверса было отведено место на левом фланге, в глубине и как бы между Центральной батареей и деревней Семёновское. Литовские уланы находились ближе к батарее, ахтырские гусары — ближе к деревне. Перед ними в первой линии стояли полки 7-го пехотного корпуса. Огня на бивуаках не разводили. Офицеры эскадрона полковника Скорульского разместились в шалаше, наскоро сделанном из веток. Правда, в нём было много сена, и спать на голой земле им не пришлось.

Надежда, сойдя с лошади, доковыляла до шалаша, опираясь на свою саблю. Серые походные рейтузы на левой ноге над коленом были у неё разорваны. Там запеклась кровь. Нога болела нестерпимо. Рухнув на кипу сена, она стала расстёгивать боковые пуговицы на рейтузах, чтобы осмотреть свою рану, и с трудом отодрала ткань, прилипшую вместе с кровью к коленке.

Здесь, видимо, задела её картечная пуля, пройдя по касательной и оставив на коже глубокий и рваный след. Нога же вся, от ступни до бедра, почернела и распухла.

В шалаш забрался Подъямпольский. Он, как бывалый воин, сразу понял, в чём тут дело:

— Александр, это — контузия, да ещё и какая! Тебе надо тотчас в лазарет.

— Но ведь я могу ездить верхом, Пётр Сидорович, — возразила ему Надежда. — Мне больно только наступать на эту ногу.

— Говорю тебе, ступай в лазарет.

— Не поеду!

— Почему?

Она молча опустила голову. Эскадронный командир сел рядом с Надеждой на сено и заглянул ей в лицо. В наступающих сумерках она увидела, как блестят его глаза, полные сочувствия. Впервые за все годы их знакомства ротмистр взял её за руку и сжал ладонь.

— Пойми, я не хочу, чтобы тебя убили, — сказал он.

— Смерти я не боюсь.

— Ты думаешь, что сможешь геройствовать здесь, как под стенами Смоленска? Ошибаешься, мой друг. Тут будет просто мясорубка... — Подъямпольский замолчал на минуту. — Да, мясорубка, и больше ничего. Не сабли, любимые тобой, станут здесь благородно звенеть, а картечь и пули — визжать. Твоя ли это судьба — погибнуть от картечи? Тебе должно умирать тихо и спокойно, на постели, в кругу детей своих и внуков...

— Моя судьба — быть теперь на поле Бородинском, ротмистр! — Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Ты так решил?

— Да. Людская молва никогда ко мне не будет благосклонной, я знаю. По мнению невежд, кои вечно преобладают в обществе, поступок мой — и дик и странен. Но может быть, ужасная сия кампания и схватка здесь, что будет выше сил человеческих, даст мне шанс для объяснения с ними. Хоть один шанс...

Ночь у Бородина с 25-го на 26 августа 1812 года была очень холодной и ветреной. Шалаш, где спали офицеры эскадрона полковника Скорульского, продувало насквозь. Сначала Надежда, выпив с друзьями рома, согрелась и уснула. Но среди ночи опять заломило у неё ногу, холод легко пробрался под летнюю шинель, и до рассвета она уже не смыкала глаз. Подъямпольский, Чернявский и Семён Торнезио крепко спали, завернувшись в свои тёплые шинели на меху. Надежда им завидовала и вздыхала. Она передала с денщиком ротмистра, вчера побывавшим в лагере, чтоб Зануденко доставил ей сюда зимнюю шинель и перчатки, но разве этот олух заботился когда-нибудь по-настоящему о своём офицере...