Алла Бегунова - С любовью, верой и отвагой

— В Смоленске пятого августа, — продолжал говорить Станкович, — наши полки стояли близко. Я отпросился на вечер у Клебека, но ваш арьергард уже ушёл...

Она кивнула, всё ещё боясь разжать губы.

— Потом Белоконь привёз вашу записку, Александров. Как я был рад, что вы помните о нашем уговоре...

— Да, — глухо сказала она.

— Война кончится. — Майор в темноте нашёл её руку и поцеловал. — Мы останемся живы. Мы будем счастливы, как никогда прежде...

— Господа, — плачущим голосом произнёс толстый офицер под шинелью на лавке слева от Станковича, — умоляю вас, перестаньте. Дайте покоя нам всем. Завтра поговорите. Завтра!

Её возлюбленный встал и довольно грубо отодвинул от края лежанки на печи какого-то человека в тёмно-зелёном пехотном мундире. Потом он помог забраться на печь Надежде, положил рядом с ней её саблю, подоткнул со всех сторон шинель. Он наклонился к ней, и они быстро поцеловались. Губы Станковича были сухими и жаркими. «Он тяжко болен, — подумала Надежда. — Ему плохо... Владычица Небесная, заступница моя перед Богом, спаси его и помилуй!»

Какое-то время она ещё прислушивалась к дыханию своего доблестного гусара. Он находился на расстоянии вытянутой руки от неё — лежал внизу на лавке, придвинутой к печи. Но скоро неимоверная усталость сморила её. Надежда заснула, а точнее, провалилась в беспамятство и снова открыла глаза лишь при свете дня.

В избе было пусто. На лавке под печкой сидел не майор Станкович, а её правофланговый Мелех.

— Слава Богу, вы очнулись, ваше благородие, — сказал он.

— А где все... остальные? — спросила она.

— Увезли их поутру в госпиталь, в Можайск.

— Почему меня не разбудили?

— Не смогли, ваше благородие. За плечи вас трясли, на печи усаживали, водой в лицо брызгали. Особенно один гусарский майор старался. Но вы были как мёртвый.

— Ничего такого не помню. — Надежда потёрла лоб рукой.

— Он вам даже часы оставил. Сказал, вы у него забыли...

Надежда взяла из рук солдата серебряный швейцарский брегет на длинной серебряной же цепочке. Помедлила и щёлкнула крышкой. Внутри лежал клочок бумаги. На нём тупым карандашом было нацарапано всего пять слов: «Всегда люблю. Помни. Твой Станкович».

...Я вошла и не только с должным

уважением, но даже с чувством

благоговения поклонилась седому

герою, маститому старцу, великому

полководцу. «Что тебе надобно, друг

мой?» — спросил Кутузов, смотря на

меня пристально...

К числу людей, которые умеют прекрасно устраиваться в жизни, несмотря ни на какие передряги, без сомнения, принадлежал и корнет Дмитрий Бурого, полковой казначей Литовского уланского полка, двадцати трёх лет от роду, из дворян Курской губернии, где за его отцом было сто восемьдесят девять душ крепостных крестьян мужского пола. С полковой казной в опечатанном ящике, с шестью солдатами для его охраны, с денщиком и камердинером, в повозке с большим запасом продовольствия и самоваром он совершил вместе с полковым обозом переход от Гродно до Бородина, так ни разу и не увидав неприятеля, ночь с 25-го на 26 августа хорошо спал, а сегодня вовремя пообедал и приветствовал поручика Александрова со всем радушием и весёлостью.

Правда, глядя на осунувшееся от бессонных ночей и усталости лицо своего однополчанина, сильно к тому же хромающего, Дмитрий испытал что-то вроде укора совести. Он тотчас пригласил поручика в свою палатку, накинул ему на плечи широкий овчинный тулуп, дал миску горячего супа и велел своему денщику заняться контуженой ногой Александрова.

Пока Надежда ела суп, солдат осторожно расстегнул боковые пуговицы у неё на левой штанине, с трудом стащил с опухшей ноги сапог, снял повязку с раны над коленом. Лечение он предлагал простое: рану промыть спиртом, а всю ногу обмотать бинтами, смоченными в спирте.

Надежда, привыкшая к тому, что кругом ничего не сыщешь, вопросительно посмотрела на Бурого: ни спирта, ни бинтов у неё не было. Но у полкового казначея нашлось и то и другое, а также время, чтобы заниматься делами однополчанина. По просьбе Надежды он отправился на поиски Зануденко, и скоро денщик уже стоял перед ней, вытянувшись по стойке «смирно».

— Где ты был эти дни? — грозно спросила Надежда, нащупывая рукой лежащий у неё за спиной хлыст.

— На остатней дороге, ваше благородие! — гаркнул Зануденко.

— Где-где?!

— На остатней дороге. А казаки меня в лагерь не пустили и вашу шинель, что мехом подбита, хотели отнять...

— Не лги!

— Никак нет, ваше благородие! Лгать теперь совсем невозможно! — Он сообразил, что барин настроен решительно и за самовольную отлучку может его побить. Потому денщик с невыразимой преданностью заглядывал Надежде в глаза.

Положительно она не знала, что ей делать с этим человеком. Бывший гусар был рассеян, забывчив, часто терял и портил её вещи, иногда не мог выполнить простейших поручений. Единственное, что выходило у Зануденко очень хорошо, — чистка барских сапог, лошади и конской амуниции. Как-то из-за своей неповоротливости он попался под горячую руку Подъямпольскому, и тот приказал дать ему сто шпицрутенов для науки. Но Надежда не допустила этого. Она всегда помнила, что Зануденко — увечный воин и что она сама его выбрала, руководствуясь определёнными соображениями. Однако сегодня её терпению пришёл конец: ведь по милости этого дурака она три дня страдала от холода и, кажется, здорово простудилась.

Корнет Бурого 1-й с интересом наблюдал за объяснением Александрова со своим денщиком. Он сказал Надежде:

— Je sais comment cela s’est-il fait. Les paysans nous ont apporté du foin. Ton domestique se trouvait la aumoment du chargement. Sur l’invitation de sa maitresse il s’est ensuite assis dans leur voiture et il est parti chez elle [83] Я не знаю, как это случилось. - Крестьяне привезли сено. Твой слуга находился при разгрузке. По приглашению хозяйки он сел на их повозку и уехал к ней (фр.). .

— Et il est capable de cela? Je ne Ie crois pas. Mais qui est-elle? [84] И он способен на это? Я не верю. Но кто она такая? (фр.). — удивилась Надежда.

— Elle est veuve. Elle habite dans un petit village. C’est tout pres d’ici. Peut-etre préfere-t-elle un tel homme... [85] Она — вдова. Она живёт в маленькой деревне. Это здесь совсем рядом. Может быть, она предпочитает такого мужчину... (фр.).

— Bien! Mais que dois-je taire maintenant? [86] Хорошо! Но что я теперь должен делать? (фр.). — спросила она.

— Rien! [87] Ничего! (фр.). — рассмеялся корнет.

Зануденко слушал чужеземную речь, по интонациям офицеров догадывался, что поручик драться не будет, но продолжал стоять неподвижно и «есть глазами» начальство.

— Где же твоя «остатняя дорога»? — спросила у него Надежда. — На хуторе у вдовы?

— Так точно, ваше благородие!