Зинаида Чиркова - Украденный трон

Прасковья хлопала глазами, но перечить не стала. Знала, что Ксении нельзя прекословить. А потому только молча повернулась, махнула рукой, мол, распоряжайся, и бегом бросилась к крыльцу...

Не успела она вымолвить слова, а уж открытая коляска стояла у крыльца. Оказалось, только что вернулся кучер с выезда, возил доктора домой после того, как тот осмотрел прихворавшую кухарку.

— Не распрягай, Тихон, — крикнула Прасковья, — жди, теперь же едем...

Набросив какую-то пальтушку вместо салопа, едва оправив платок, она велела везти себя к Смоленскому кладбищу.

Кучер Тихон, рыжий дюжий мужик в нагольном полушубке, слегка покосился на барыню огромным, налитым кровью глазом, но слова не сказал. Он только вернулся, отвезя доктора, всю-то ночь проторчал у калитки, ждал, пока тот возился с кухаркой, и не спал ни одного часа... Ничего не сказал Тихон, видел, что у барыни какой-то смурной вид, она сама не меньше его смущена неожиданным путешествием и едва сидит в коляске, ёрзая от нетерпения...

А Прасковья Антонова была действительно сильно смущена этим неожиданным путешествием. Куда она едет, зачем, что такое говорила юродивая, почему заставила её в эту рань ехать не зная куда, искать не зная что?

Впрочем, Прасковья привыкла полагаться на одно только слово Ксении. Она до сих пор не переставала называть её так, как называла в пору своей молодости. Они вместе росли в доме богатого дворянина. Ксения выросла единственной дочкой пожилых родителей, и, чтобы ей не было скучно учиться и воспитываться одной, в дом взяли круглую сироту Парашу, одних лет с Ксенией. Всё детство они провели вместе, играли в одни игры, рядились в одни платья. Ксения души не чаяла в подруге, каждую сердечную тайну высказывала ей и, когда вышла замуж по смерти своих родителей, вместе с ней переехала в дом к полковнику Петрову и Параша. С нею коротала Ксения долгие вечера, когда муж уходил на приёмы, куртаги [23] Куртаг — приёмный день во дворце, выход при дворе. , спевки и концерты. Андрей обладал удивительно мягким сочным тенором, считался вторым в царской капелле после фаворита Разумовского, но ранняя слава и богатство сделали его капризным и неудержимым, сильно и по-крупному игравшим, промотавшим почти всё состояние, доставшееся ему и от своих умерших родителей, и от родителей жены.

Ксения почти не бывала при дворе. Сперва она выезжала на балы и куртаги, но скоро поняла, что это не по ней. Манерами она не вышла, была робка и совестлива, застенчива, но проницательными голубыми глазами умела распознавать людей. Скоро поняла, что при дворе вовсе не то говорят люди, что думают, а думают только о почестях, богатстве, алчны, завистливы и злобны под маской любезной обходительности и ледяной вежливости.

Всё это она высказывала Параше, и та только ахала и удивлялась, как это Ксении с её воспитанием и красотой не хочется блистать на балах, равняться блеском и молодостью с самыми красивыми и родовитыми наследницами.

Самой Параше представлялось, что нет счастья больше, чем попасть на бал и, на худой конец, на приём к самой императрице. Она прекрасно понимала чистую, не возмущённую никакими грязными помыслами душу Ксении, но не могла разделить с нею её глубокого разочарования в светской жизни.

Ксения предпочитала оставаться дома, хлопотать по хозяйству, экономией и бережливостью восполнять бреши в домашнем бюджете, сделанные Андреем. Она прилежно вышивала и, если бы только Андрей позволил, могла бы сама себя прокормить своими удивительными работами по шёлку и бисеру, сократила до мизера число домашних слуг и всю работу старалась выполнить сама. Андрей презирал экономию, её стремление жить скромнее, и Ксения не возражала ему. Она просто старалась восполнять то, что Андрей мог прокутить за одну ночь.

С замужеством Параша и Ксения сдружились ещё больше, потому что Ксения чувствовала своё одиночество: детей за девять лет — всё время брака — не было.

Ксения самозабвенно любила Андрея, несмотря на его частые измены, прощала ему все его долги и увлечения, видела его редко и до такой степени считала необыкновенным, что он для неё был чуть ли не богом. Он стал для неё и ребёнком и мужем — родни у Ксении почти не осталось, близких людей, кроме Параши, никого. Она жила только Андреем, его заботами и делами, его думами, вовсе не обращая внимания на себя. И постоянно чувствовала себя виноватой в том, что их брак бесплоден...

Всё это знала Параша, долгими днями и ночами судили они и рядили, и, если Параша заикалась о том, что муж у Ксении не столь уж образцовый хозяин и рачительный муж, Ксения вспыхивала, обижалась.

Смерть Андрея явилась полной неожиданностью для Ксении. Она запёрлась в своей комнате, не допускала к себе никого два дня, а на третий призвала Парашу и, закрыв дверь, осторожно усадила в кресло и сказала:

— Ухожу от мира, Параша... Был Андрей, явился ко мне во сне, просил его спасти... Я ему отдала свою душу, себе взяла его — теперь буду я до конца дней моих Андреем Петровым, замолю грехи его перед Богом...

Параша изумилась — она знала Ксению как великую разумницу, толково и практически рассуждавшую о хозяйственных делах, бесстрашную женщину, не боящуюся ни нужды, ни хлопот.

— С ума ты съехала, матушка, — закричала Параша, — остановись, раскинь мозгами, умная ж ты женщина...

И тогда Ксения сказала Параше фразу, которая врезалась той в память на всю жизнь:

— Тайны небесные обнаруживаются через безумцев...

Что тут было говорить? А Ксения быстро и чётко уже отдавала Параше приказания так, как привыкла отдавать приказания слугам.

— Дом свой я перепишу на тебя, смотри, принимай в нём нищих, калек, убогих, да не попрошаек, не то разорят тебя скоро. Все долги Андрея заплачу, что останется, раздам бедным, а сама выйду на улицы... Птичка божья не знает труда, а кормом обеспечена всю жизнь — Бог о ней заботится, и обо мне Бог позаботится...

Параше всё не верилось: и та же Ксения, только похудевшая и почерневшая от горя, да не та. Говорила словно по книге читала. И не возражала ни словечка...

Когда Ксения в костюме Андрея вышла к гробу его, родня Петрова возмутилась, хотела было объявить её безумной, да Параша вовремя вмешалась, рассказала всем о видении Ксении, о её долге перед умершим мужем, о её стремлении не погубить его душу...

Ксения ушла на улицы, стала юродивой. Много чего сталось с ней после смерти Андрея: она и кирпичи таскала для церкви Смоленской Божьей Матери по ночам, чтобы никто не видел, и часами выстаивала в церкви, молясь и плача, а потом стала уходить молиться в поле, на простор, — тесно ей стало в церквах.

Изредка приходила к Параше, когда уж вовсе обнашивалась, брала по юбке да кофте, да платок новый накидывала на голову.