Андрей Серба - Быть Руси под княгиней-христианкой

— Здрав будь, брат, — тихо сказал Лют. — Прости за обидные речи, что слышал от меня. Но так я говорил не с тобой, своим другом-братом, а с гонцом великой княгини, на верность которой ещё не клялся на своём мече. Отчего ты сразу не открылся мне?

— Потому что до сегодняшнего дня я и был лишь посланцем великой княгини Ольги и её главного воеводы Ратибора. И только сегодня утром ко мне прискакал гонец о взятии Искоростеня, после чего единственной правительницей Руси Ольгу признали и те князья земель, которые доселе не сделали этого. Отныне она — законная и полноправная хозяйка земли Русской, и её слово — закон для воевод и дружины. Однако для нас с тобой, друже, ещё больший закон — приговор совета наших другов-братьев, и прискакавший гонец сообщил мне решение нового совета, состоявшегося после захвата Искоростеня.

— Каково же оно?

— Узнав о смуте в Древлянской земле, недруги Руси замыслили воспользоваться этим и поживиться за её счёт. И не стаи воронов, а тучи наших ворогов слетелись сейчас со всех сторон к русским рубежам. Совет велел нам, друже, не допустить, чтобы викинги ярла Эрика обнажили меч против Руси или какой иной супостат топтал Русскую землю. Вот чего требует от нас совет, вот о чём по велению воеводы Ярополка, который избран вместо погибшего князя Игоря нашим первым и старшим братом, я пришёл говорить с тобой.

— Значит, вороги решили слететься на поживу к русским рубежам... — медленно проговорил Лют. — Что ж, пускай слетаются. Посмотрим, кто из них назад улетит.

Он шагнул к двери, ударом ноги распахнул её во всю ширь.

— Гридень! Вели принести нам с воеводой заморского вина и старого мёда! Наилучшего, что храню для самых дорогих гостей! И живо, нам некогда ждать!

Подворье перед княжеским теремом было полно народа. В бурлившей от нетерпения толпе можно было увидеть всех: полоцких горожан и ремесленников, смердов из окрестных весей, русских и варяжских дружинников, славянских и иноземных купцов с торжища. Вездесущая детвора облепила даже крыши соседних домов и ветви близрастущих деревьев.

На высоком крыльце терема сидел в кресле князь Лют, рядом с ним — ярл Эрик и воевода Микула. За ними теснилась группа знатных полочан и викингов. Перед крыльцом лицом к князю стояли хазарин Хозрой и Любава, слева от них восседали на резной деревянной скамье русские и варяжские жрецы. Толпа шумела, в ней всё чаше и чаще раздавались нетерпеливые, возбуждённые голоса. Князь Лют поднял руку, и на подворье сразу воцарилась тишина.

— Заморский гость [170] Заморский гость — купец. и ты, русская дева, — обратился князь к Хозрою и Любаве, — я дал три дня, дабы вы смогли доказать правоту своих слов. Кто сделал это?

Ответом ему послужило молчание, и Лют глянул на Хозроя.

— Что молвишь, купец?

— Мои люди не были в лесу, светлый князь. Они могли бы подтвердить это даже при испытании огнём и железом. Но рабы до сих пор не вернулись ко мне. Я не знаю, где они и что с ними.

— Кто ещё, кроме исчезнувших челядников, может очистить тебя от обвинений девы?

— Никто, светлый князь. Я стар, одинок и немощен, а потому брошен даже собственными рабами. Кто ещё встанет на мою защиту? — Голос хазарина дрожал от волнения, на глазах появились слёзы. — Вся моя надежда только на твоё великодушие и доброту, храбрый и справедливый полоцкий князь.

— А что молвишь ты, дева? — перевёл взгляд Лют на Любаву.

— Челядники купца были в лесу, — громко и уверенно ответила девушка. — Их видела я и может узнать пёс, который защищал хозяина от убийц. Поэтому кто-то и хотел сжечь нас обоих, оттого и нет сейчас на судилище челядников купца.

— Кто ещё, помимо бессловесного пса, подтвердит твои обвинения против купца? — спросил Лют.

— Сам купец, — смело произнесла Любава. — Разве мнимое исчезновение его рабов не говорит о том, что он страшится показать их псу убитого дротта?

В толпе на подворье возник гомон. Но князь вновь поднял руку, и шум стих.

— Купец и дева, никто из вас не убедил меня в своей правоте. Посему тяжбу между вами решит Божий суд. Я обещал его, и он свершится!

При этих словах сидевшие на скамье верховный жрец Перуна и главный дротт Одина встали. Варяг воздел руки к солнцу, славянин с силой ударил концом посоха в землю.

— Божий суд! — одновременно воскликнули оба.

Русичи знали несколько видов Божьего суда: испытание огнём, железом, водой, а также судебный поединок между сторонами или свидетелями. Божьи суды применялись в случаях, когда показаний послухов и видоков, а также иных доказательств было явно недостаточно. Тогда правоту одной из сторон должны были указать боги, всегда встающие на защиту невиновного. Но поскольку славянка и хазарин поклонялись разным богам, покровительство Неба в данном случае было обеспечено им обоим. Поэтому железо, огонь, вода должны были стать сейчас игрушкой в руках столкнувшихся интересов небесных сил и не могли с достоверностью указать истинного виновника.

Коли так, оставался самый надёжный и проверенный способ узнать волю владыки самих богов и всего сущего — поединок с оружием в руках. Но как могли сразиться старик и женщина? Русские законы знали выход и из такого положения.

Князь Лют встал с кресла, шагнул к видневшейся за спинами Любавы и Хозроя толпе. Остановился у самого края крыльца.

— Купец и дева, вашу судьбу решат боги! Но негоже бороться старости и материнству, а потому волю Неба пускай узнают те, кто станет на вашу защиту! Так гласят законы русичей и так будет!

Князь не спеша обвёл глазами замершую перед ним толпу, указал пальцем на съёжившегося под его взглядом Хозроя.

— Люди! Русичи и иноземцы! Кто желает встать на защиту гостя из Хазарии и вместе с Небом доказать его невиновность?

Какое-то время над подворьем висела тишина, толпа словно оцепенела. Затем из большой группы варяжских воинов, расположившихся невдалеке от скамьи жрецов, вперёд выступил один:

— Я сделаю это!

Лют сразу узнал викинга. Это был Индульф, сотник из дружины ярла Эрика, один из лучших её бойцов. Исполинского роста, с могучими плечами, длинными руками, обладавший необузданным нравом, он был сильным и опытным воином. В бою Индульф всегда стоял в переднем ряду викингов и первым бросался на чужую стену щитов, прорубая её. В случае неудачи Индульф последним покидал поле битвы, прикрывая отход товарищей. Его слово в дружине было законом, никто не решался ему противоречить, его боялись, как самого ярла.

Именно к Индульфу ещё за сутки до Судного дня по совету Эрика обратился за помощью Хозрой, не пожалев для подкупа сотника изрядной части своего золота.

Посреди подворья Индульф остановился и сбросил с плеч на землю шкуру барса. Со свистом вырвал он из ножен длинный тяжёлый меч и облокотился на огромный, величиной с амбарную дверь, щит. Его шлем, украшенный перьями, сверкал, кольчуга, усиленная на груди квадратными стальными пластинами, тускло блестела.