Таисия Наполова - Московский Ришелье. Федор Никитич

— Повелению боярского даря послушны не будем!

— Не хотим Голицына! С ратного поля бегал и с трона небось убежит!

— Хватит с нас князей! Сами грызутся, а мы терпим!

— Мы боярского царя ляхам головой выдадим!

— А бояр из Москвы выдворим!

— Бояре нам — первые лиходеи!

Постепенно народ начал расходиться.

В тяжёлом раздумье ушёл Филарет с площади. Его одолевали тягостные мысли. Он шёл, не обращая внимания ни на шум толпы, ни на крики прохожих. Тут его окликнули. Оглянувшись, он увидел Михаила Глебовича Салтыкова. Филарет понял, что Салтыков тоже был на площади, слышал его речь-предостережение против Владислава и Сигизмунда.

Отношения между ними осложнились настолько, что боярин Салтыков из прежнего друга Филарета превратился в его недруга. Филарет замечал ещё раньше, как тот стремился к самовольному захвату власти. Это ему удавалось. Недаром на Москве его стали называть «правителем». В упорных думах зрело несогласие Филарета с Салтыковым. Они всё больше отдалялись друг от друга, и этот разлад вылился в их разговоре.

— Ну, здрав буди, Филарет. Что мрачен так? День-то Божий больно хорош. А как сынок твой поживает?

Сердце Филарета бешено заколотилось. Зачем спрашивает о Михаиле? Что ему в нём?

— Чай, сам знаешь. В стольниках уже.

— То хорошо. Глядишь, через полвека и боярином станет, — язвительно произнёс Салтыков.

Филарет смолчал на эту насмешку.

— А я надумал Сапеге писать, — продолжал Михаил Глебович, как бы не замечая несогласного молчания Филарета. — Пускай скажет государю королю идти к Москве не мешкая. А слух бы пустил, что на Вора идёт, к Калуге. Что королю под Смоленском стоять? Ежели король будет в Москве, тогда и Смоленск будет его!

Филарет продолжал хранить молчание. Что толку спорить?

— Здесь, в Москве, меня многие ненавидят, потому что я королю и королевичу во многих делах радею. Горло своё везде тратил: помогал с сыном своим Иваном Сигизмунду и Владиславу, — закончил Салтыков, пристально вглядываясь в лицо Филарета.

Может быть, он хотел этим показать, что к подобным людям причисляет и его, Филарета?

Они шли по направлению к Арбатским воротам. Улицы были оживлёнными. Люди спорили до хрипоты, старались перекричать друг друга. Иногда дело доходило до потасовки.

Филарет раскланялся с Салтыковым и повернул к дому, где жил его знакомый священник. Возле самых ворот его неожиданно остановил мастеровой.

— Не сетуй на нас, владыка. Мы не тати, не разбойники. Мы от голода да наготы такие гневные!

...Несколько дней спустя собралась Боярская дума.

— Ну, Фёдор Иванович, ты у нас первый боярин, тебе и речь держать, — сказал, обращаясь к Мстиславскому, Иван Никитич Романов.

— Сам не хочу быть царём и не хочу видеть царём кого-нибудь из своих братьев-бояр, — с несвойственной ему резкостью ответил князь Мстиславский.

— Уничижение страшное взять властителя от ляхов, молить их о спасении Руси и тем показать её постыдную слабость, — твёрдо, но не без горечи в голосе отозвался Андрей Голицын.

Ранее он верно служил царю Василию и ныне считал позором для себя присягать Владиславу.

— Православная вера превыше всего, превыше выгод государственных, — произнёс приглашённый боярами Гермоген, — не быть иноверцу на престоле московском.

— Ты, патриарх, занимайся своими церковными делами, а с мирскими мы сами как-нибудь справимся, — злобно перебил его Салтыков. — Не дело духовенству управлять государственными делами.

Наступило неловкое молчание, вызванное грубостью боярина Салтыкова. Его прервал голос дьяка Грамотина:

— Королевич Владислав юн, ему лишь токмо пятнадцать лет. Надо полагать, что в догматах латинства он не слишком навычен и легко склонится к нашей вере.

— Сядет на престол московский и сам поймёт, что для крепкого союза между царём и народом необходимо единоверие, — в тон ему отозвался князь Лыков, обычно нерешительный, но придерживающийся мнения сильной стороны.

— Да уж лучше служить королевичу, чем быть побитыми от своих же холопов и в вечной работе у них мучиться!

Эти слова князя Куракина изменили настроение колеблющихся, тех, кто ещё не принял окончательного решения.

— Если королевич Владислав крестится и будет в православной христианской вере, то я вас благословляю, — сказал Гермоген, обращаясь к боярам. — Если же не крестится, то во всём Московском государстве нарушится православная христианская вера, и да не будет на вас нашего благословения!

Верх одержала партия Мстиславского, активно поддерживаемая Салтыковым. Было решено передать царский венец королевичу Владиславу.

18 августа в Успенском соборе в присутствии патриарха Гермогена присягали на верность польскому королевичу. Его именем стали подписываться указы, за него молились в православных храмах. Пока же власть перешла к «семибоярщине». В неё вошли именитые бояре: Мстиславский, Воротынский, Трубецкой, Голицын, Лыков, Шереметев, Романов.

Иван Никитич Романов не носил княжеского титула и был избран в состав нового правительства из особого почтения к Филарету.

Присяга москвитян юному королевичу Владиславу не принесла мира и покоя многострадальной русской земле. Шведы, узнав о стремлении бояр избрать на российский престол сына Сигизмунда, превратились из союзников в новых врагов россиян и начали грабить северные окраины государства. Поляки стояли под Смоленском. Лжедимитрий II и его войско были в Калуге. Часть страны присягнула королевичу, другая не желала признавать своим царём католика.

Для быстрейшего избрания королевича Владислава гетман Жолкевский отправил из Москвы многочисленное посольство. Во главе посольства были митрополит Филарет и князь Василий Васильевич Голицын. Как позже признавали сами поляки, «их выслали из Москвы как людей подозрительных».

Гетман был пожилым человеком, немало повидавшим на своём веку. Ему было известно о тайных стремлениях Сигизмунда занять московский престол, но он не сочувствовал этим намерениям. Гетман, знавший москвитян, понимал, что только неимоверной ценой, а именно продолжительной и кровопролитной войной, королю удастся осуществить свою цель. Он был уверен, что при нынешних обстоятельствах лишь юный Владислав, и только после принятия им православия, может занять трон Рюриковичей.

Гетман Жолкевский сделал, казалось бы, невозможное. Без единого выстрела и сопротивления поляки заняли Кремль и Белый город. Не было ни ропота, ни возмущения москвитян. В столице царил строжайший порядок. Любая попытка нарушить спокойствие жестоко каралась.

Подчинив Москву, гетман поспешил вслед за московским посольством. С собой он вёз пленниками бывшего царя Василия Шуйского и его братьев.