Таисия Наполова - Московский Ришелье. Федор Никитич

— Чай, на охоте был?

Он кивнул.

— Оженишься — не пущу на охоту! — полушутя-полусерьёзно сказала она.

— Что так?

— Не стану ночами спать, думать буду, кабы тебя медведь на охоте не задрал.

Тут Ксению позвала мать. Свидание было окончено, но оно решило судьбу Фёдора.

С первых дней замужества Ксения усердно занялась домашним хозяйством, изрядно запущенным после смерти первой супруги Никиты Романовича — Евдокии Александровны.

Отныне дом Захарьиных, или дом Никиты Романовича, стал называться романовским. Ксения затеяла перестройку подворья, обновление было заметно и в доме. Были приобретены новые прядильные станки, и гул веретён на верхней, женской половине дома раздавался днём и ночью, точно там была прядильная мастерская. У самой Ксении руки редко оставались свободными. Её шитьё да узорочье были столь искусными и замысловатыми, что боярыни и боярышни приходили к ней за советом.

Подвальный этаж романовского дома она обустроила заново. Там появились новые большие сундуки для хранения добра.

— Зачем тебе столько-то? — спрашивал Фёдор.

— А приданое дочерям? А сыновьям кто справу сделает? — с недоумением и достоинством отвечала она.

И во всём остальном Ксения являла собой идеал хозяйки и жены, описанной в «Домострое»: «Умела б сама и печь и варить, всякую домашнюю порядню знала бы и всякое женское рукоделье; хмельного питья отнюдь не любила бы, да и дети и слуги у ней также бы его не любили; без рукоделья жена ни на минуту бы не была, также и слуги. С гостями у себя и в гостях отнюдь бы не была пьяна, с гостями вела бы беседу о рукоделье, о домашнем порядке, о законной христианской жизни, а не пересмеивала бы, не переговаривала бы ни о ком; в гостях и дома песней бесовских и всякого срамословия ни себе, ни слугам не позволяла бы...»

Как-то так случилось, что дом Захарьиных стали называть домом Романовых. Замечено было также, что его хозяйка начала обнаруживать признаки властолюбивого характера. Ей до всего было дело. Особенно зорко следила она за интригами внутри боярских кланов. Однажды спросила мужа:

— Ты пошто у царевича Фёдора давно не был? Али не зовёт к себе? Али Годунов им завладел?

— Думаешь, Годунов худа мне желает?

— А то добра!

Слова Ксении неприятно поразили Фёдора. После смерти царевича Ивана меж ним и Годуновым завязались как будто добрые отношения. О том же хлопотал и Никита Романович. Но Ксению, ежели она вбила себе что-то в голову, не переупрямишь.

Так подумал Фёдор, но на душе отчего-то кошки скребли. Ему не раз приходилось убеждаться, что догадки Ксении были верными.

— Ты бы сходила к Скуратихе и её к себе в гости позвала.

— Ты никак думаешь, что меня там ждут? Но коли хочешь — схожу.

Скуратихой они между собой называли жену Бориса Годунова — Марью Григорьевну, дочь Малюты Скуратова-Бельского. Ксения не раз собиралась сходить на подворье Годуновых, да всё откладывала. Бывало, соберётся с духом, а ноги будто ватные. Но думки не оставляла, ждала случая.

Случай вскоре представился. Марья Григорьевна занедужила. Ксения пошла навестить её. Больная сидела в кресле. Она была бледна. Взгляд её больших красивых глаз потускнел. Ксения поклонилась ей.

— Бог помочь, Марьюшка! Будь здрава!

Марья Григорьевна смотрела на неё, ничего не отвечая.

— Не прислать ли тебе нашего доктора? Добрый Штофф искусен во многих болезнях.

— Не надобно. Ныне меня отпускает... Порчу на меня навели.

Ксения перекрестила её.

— Господи, спаси и помилуй! Кто же эти лихие люди?

Марья Григорьевна ответила ей пристальным взглядом, так что Ксения подумала, уж не на неё ли грешит Скуратиха. Она знала, что Годуновы пуще всего опасались порчи от волхования и дурного глаза. Ей стало жаль Марью, и она сказала:

— Ты, Марьюшка, не бери себе в голову дурные мысли. На днях я тоже занедужила, да после оклемалась.

Она хотела добавить: «Как выздоровеешь, заходи, я тебе шитьё знатное покажу», — но почему-то смолчала. Недаром говорят: «Коли вымолвить не хочется, так и язык не ворочается». Напоследок хозяйка всё же проявила словоохотливость, не удержалась, чтобы не поделиться важной новостью: царь задумал сватать племянницу английской королевы Елизаветы. Ксения с интересом выслушала хозяйку, но от высказываний воздержалась, ограничившись ничего не значащими восклицаниями.

Расстались они холодно, без всякого желания поддерживать отношения.

Новость, однако, была важной. Ксения спешила домой, чтобы обо всём рассказать Фёдору. Ужели царь надумал развестись с Марьей Нагой? Но дома она нашла гостя, давнего приятеля Захарьиных — старого боярина Ивана Умного-Колычева. Это был интересный гость. Он помнил ещё великую княгиню Елену, мать Грозного-царя, и одно время состоял при ней «для бережения». Боярин Иван Иванович сидел в покойном хозяйском кресле, а мать Ксении — Марья Ивановна — угощала его взваром. Так назывался особый настой на целебных травах и сухих ягодах, приправленный майским мёдом. Говорили, что взвар и мёртвого поднимет, и старый боярин, выпив его, действительно оживился. Он начал рассказывать новость, которая дня через два стала крылатой и облетела всю Москву: царь надумал свататься к знатной англичанке.

В эту минуту вошёл Фёдор. Он низко поклонился гостю, поцеловал шершавую морщинистую руку, затем вежливо возразил ему:

— Мне говорили ныне, что коварники пустые речи про царя ведут!

Боярин Иван заморгал подслеповатыми глазами, сказал не без обиды:

— Стар я, чтобы уши развешивать на коварные речи. Вести про сватовство царя верные. А шептуны Бориса Годунова скоро разнесут их по Москве.

— Зачем это надо Борису? Или сестра его не замужем за царевичем Фёдором, наследником престола?

— Новая женитьба царя не ослабит наследственные права царевича Фёдора. Но Годунову должно ославить царицу Марью Фёдоровну: седьмая-де она жена и неугодна царю. В умах людей станет насеваться недоумение, а это и надобно Борису.

— Да зачем ему это надобно? Ежели царь женится в восьмой раз и родится новый наследник престола, какая выгода в том Борису?

Ксения внимательно следила за выражением лица мужа. Отчего это упорство в его речах, почему так стоит за Годунова? Не хочется тревожить душу опасениями? Так-то спокойнее — думать о человеке доброе. А ежели не думается? Как было не заметить, что не с добром встретила её Марья Скуратиха? Старый боярин, тоже вглядываясь в лицо Фёдора, хотел понять его мысли.

— Царь женится в восьмой раз? — повторил он. — Так не будет же того. Господь всё сделает по-своему. Не будет восьмой женитьбы, — пророчески изрёк он.