Таисия Наполова - Московский Ришелье. Федор Никитич

Но, думая так, он спокойно произнёс:

— За твою правду, Фёдор, скажу и тебе правдивое слово. Убоюсь ли страха? А ежели Господь сулил мне быть опасливым, как пойти против его предначертаний?

Фёдор не знал, что ответить. Он не первый раз поражался нечеловеческому спокойствию Годунова. Перед ним был истукан, восточный божок. С таким же спокойным сознанием правоты его далёкие предки жгли русские церкви, стирали с лица земли селения и города, были безучастны к горю людей. Такой человек воистину страшен. И какой прицельный взгляд, он как будто всё читает на твоём лице! Не дай бог стоять у него на пути!

Фёдор впервые дрогнул в душе перед Годуновым. А он, гость, держался невозмутимо. Уходя, ласково поклонился хозяину:

— Ты, боярин, ныне худо выглядишь. Я пришлю тебе своего лекаря Якоба.

Помолчав, он добавил:

— Надейся на меня и никого не бойся!

По совету Годунова царь посылал Фёдора наместником то в Новгород, то в Псков. Видимо, правитель не хотел видеть рядом с собой человека именитого и сильного, тем более родственника царя. В делах державных Фёдор был как бы его совместником, как некогда сам Годунов был совместником Никиты Романовича. Фёдор понимал это. Беседа с Годуновым с глазу на глаз, когда он удостоил его, больного, своим посещением, оставила у Фёдора чувство страха перед правителем.

Этот страх поддерживала в нём и Ксения. Она боялась, как бы Годунов не отравил её сына. Первые дети — две девочки — умерли, не достигнув и двухлетнего возраста. Ксения была наслышана о разных способах отравления младенцев. Ей рассказали, что княгиню Марью Владимировну, дочь потомка Калиты князя Старицкого, Годунов вызвал в Москву, обещал ей блага, но вместо них её безуспешно пытались отравить, затем постригли. А когда её ребёнка постигла внезапная смерть, многие говорили о ведовстве.

Москва полнилась слухами о ведунах, которые портили людей, вызывали смертельные немочи. Известно было, что ведуны сгубили в Астрахани крымского царевича Мурат-Гирея. Они испортили его так, что вылечить было нельзя.

Распространение чародейства в державе связывали с именем Годунова. Ему же приписывали и ослепление великого тверского князя Симеона Бекбулатовича, который при Иване Грозном одно время сидел на троне. После смерти царевича Димитрия надежда Годунова на царство в случае кончины Фёдора усилилась. Он был так предусмотрителен, что запретил жениться Фёдору Мстиславскому и Василию Шуйскому, опасаясь, как бы их наследники не стали спорить о троне с его наследником — Фёдором. Станет ли Годунов терпеть рядом с собой такого совместника, как Фёдор Романов?

Время было тревожное и опасное. Царь слабел здоровьем. Люди со страхом внимали слухам, верили в знамения. А тут случилось ещё и ужасное событие. Гора, на которой стоял Печерский Нижегородский монастырь, треснула и «в сотрясении рванулась к Волге», разрушила и засыпала землёй церковь, монастырь, кельи и ограду. Это был знаменитый монастырь, где спасались угодники Божии Дионисий Суздальский и Макарий Желтоводский. В сём событии увидели опасное знамение, ожидали бедствий неминуемых и крушения царства. Многие предчувствовали, что со смертью царя начнутся великие беззакония. В тревожном ожидании грядущих бед был и сам царь, надеясь предотвратить их. Вероятно, по совету Годунова он задумал переместить мощи святого Алексия — митрополита — в новую серебряную раку. Он велел Годунову взять их в руки, сказав при этом:

— Осязай святыню, правитель народа христианского! Управляй им и впредь с ревностью. Ты достигнешь желаемого; но всё суета и миг на земле.

Видимо, эти слова царь загодя обговорил со своей царицей Ириной, ибо они отвечали желаниям и намерениям Годунова. «Ты достигнешь желаемого» — эти слова укрепляли волю Годунова в достижении желаемого, выдвигали его в глазах людей на первое место среди претендентов на трон в случае смерти Фёдора.

Фёдор Романов знал, что бояре открыто говорили об этом, и сам с тревогой ожидал кончины царя. Ужели троном завладеет «проныра лукавый»? Фёдор не раз возвращался мысленно к своим отроческим надеждам на трон и понемногу находил в них опору. У него больше прав на царство, чем у Годунова. Он в кровном родстве с царём. Допустим, после смерти Фёдора он откажется от скипетра, а царём станет Годунов, успокоится ли душа правителя, достигшего желаемого? Он, погубивший столько душ, остановится ли перед опалой и смертью Романовых?

Последнее время Фёдор часто беседовал с бывшим главой Посольского приказа. Андрей Щелкалов знал, что скоро умрёт, и давал своему названому сыну последние наставления. Фёдор в тоске великой смотрел на лицо, покрытое предсмертной бледностью, в потухшие, некогда василькового цвета, глаза... Умирал последний друг незабвенного Никиты Романовича. Кто мог так остеречь, так наставить, как он! Фёдор жадно прислушивался к его словам:

— Мы давно с твоим родителем обговаривали, что тебе пристало быть русским самодержцем. Во всём волен Господь, а всё ж у Романовых более, нежели у других, прав на престол. Слушай меня, Никитич. Ежели Бориска вскочит на трон, пуще глаза своего береги детей своих. А затем надо думать, как спихнуть Бориску с трона. Есть у меня на примете отрок, похожий на царевича Димитрия. Зовут того отрока Юшкой. У него литовские корни, и будет тот отрок силён именем царевича Димитрия и польской подмогой. Пан Сапега ведает о том. Скоро он будет на Москве. Я, может, и не дождусь, но знаю, что Годунов устрашится «воскресшего» царевича. Тут на него и погибель придёт, и весь род его будет истреблён.

— Чем же лучше Годунова будет сей Юшка? — с насмешливым недоверием спросил Фёдор.

— Я не говорю, что лучше. Его царство будет недолгим. И все будут согласны венчать его на царство, только бы погубить Годунова. А царствовать в России — Романовым.

— Но кто поверит новому Димитрию?

— Сохранился нательный крест угличского царевича. Сей крест ныне у князя Мстиславского, его крёстного отца. Он и снабдит им «воскресшего» претендента на престол. Мы с боярами толковали о том, что смерть угличского царевича — дело тёмное, и, стало быть, кто станет спорить, что царевичу удалось спастись от Борисовой грозы?

Помолчав, Щелканов добавил:

— Пойдёшь к пану Сапеге, как приедет, он всё знает. Он ныне в Польше. Я, может, и не дождусь его.

Разговор со Щелкаловым сильно озадачил и смутил Фёдора, а посоветоваться не с кем. Было от чего прийти в смущение Фёдору. Друг его покойного родителя завещал ему дружбу с Сапегой. Или времена так изменились, что зло начало почитаться добром? Фёдор хорошо помнил, как отец незадолго до смерти говорил ему: «Никогда не сносись с Сапегой Львом Ивановичем, он из подьячих стал важным паном и выслужил у короля честь себе бездушием и московским разорением».